БИОГРАФИЯ В ФОТОГРАФИЯХ

К 70-летию Мурада Аджи

До 70-летнего юбилея осталось прожить 65 лет

Москва. 1-й Тихвинский тупик. Справа на переднем плане - дом, где родился и вырос Мурад Аджи. Дом остался только на фотографии, его снесли в конце XX века

Школьник

Студент географического факультета МГУ им. Ломоносова

Еще в школе началось  увлечение спортом. Став студентом, Мурад Аджиев  сохранил эту привязанность. На фото слева он перед соревнованиями, справа – после победы

Традиционное студенческое фото на память на фоне МГУ. 1967 год

Научный руководитель аспиранта Аджиева Василий Федотович Бурханов (1908 - 1982), доктор экономических наук. Таким он был, когда руководил Главным управлением Северного морского пути

Молодой ученый, кандидат экономических наук  Мурад Аджиев  на I Всесоюзной школе  ЦК ВЛКСМ по проблемам освоения и охраны природных ресурсов Севера.   Апатиты. Кольский филиал Академии наук СССР. 1978 год

Доцент Аджиев на заседании кафедры экономической географии. Всесоюзный (ныне Всероссийский) заочный финансово-экономический институт. Москва. Примерно 1980 год

С середины 70-х годов  начинается  сотрудничество со многими известными журналами: «Знание – сила», «Вокруг света», «Новый мир» и др.  Но «Вокруг света» остается самым любимым журналом географа Аджиева. С этим изданием он сотрудничает на протяжении 17 лет, занимаясь популяризацией своей науки. Здесь отрывки из публикации 1983 года

№8 (2515) | Август 1983
Рубрика «Кают-компания «Вокруг света»»

Географ в XX веке

На сегодняшней встрече в «Кают-компании» выступают: заместитель председателя Совета по изучению производительных сил при Госплане СССР, доктор экономических наук Энрид Борисович Алаев; вице-президент Географического общества СССР, доктор географических наук Сергей Борисович Лавров; кандидат географических наук Александр Викторович Хлебников; кандидат экономических наук Мурад Эскандерович Аджиев.

Аджиев. Нашей встрече предшествовал один весьма любопытный эксперимент. На улице прохожим был задан один-единственный вопрос: «Что вы знаете о географии?» Ответы последовали потрясающие. Люди почему-то ничего не знали о современной географии, видно, далекие школьные знания забылись, новых нет.
Какова же она, география конца XX века?

С этого вопроса мы и начнем нашу встречу. Но сначала небольшая справка. Обратимся за ней к «Советскому энциклопедическому словарю», который отмечает, что «география» — это система естественных и общественных наук, изучающих географическую оболочку Земли, природные и производственно-территориальные комплексы и их компоненты...».

Можно сказать, что географ — это человек, изучающий землю и все, что на ней происходит. Поэтому-то и есть физическая география, есть экономическая, политическая, медицинская... Любая. Даже география спорта. Самостоятельным разделом географии стало страноведение, изучающее этнос, быт, историю, культуру, экономику, природу сразу какой-то одной страны или группы стран... Многогранна жизнь — многогранна и наша наука!

Значит, современна» география не «просто» наука, а это синтез наук о природе и обществе.

Лавров. Вы начали с рассказа об уличном эксперименте, и я невольно продолжу его, только аудитория у меня будет другая. У нас в Ленинградском университете новый заведующий, придя на кафедру океанологии, обнаружил, что студенты прекрасно знают технику исследований, хорошо освоили океанологические дисциплины, но совсем забыли слово «география». Парадоксально, для них техника познания была первична, а цель исследования, его «фон» — вторичным, второстепенным…

…Аджиев. Да, социально-экономическая география изучает дом Человечества. В поле зрения нашей науки сам человек, его природное и хозяйственное окружение, прямые и обратные связи между природой и обществом. Казалось бы, все это эмоциональная, неорганизованная информация? Нет. Осмыслить ее по плечу науке.

Конечно, если социально-экономическая география превратится в интегральную науку, то, на мой взгляд, по-новому придется учить географов-экономистов. Они должны с первого дня в университете чувствовать себя энциклопедистами, которым нужны глубокие знания по физике, химии, математике, биологии и, конечно, по географии, истории, философии, политической экономии, искусству. Иначе не будет настоящего географа XXI века.

Хлебников. Видимо, кроме развития самой науки Географии, очень важен аспект, связанный с эффективностью пропаганды, ее достижений. Пример географической некомпетентности людей в первую очередь, вероятно, следует связать со слабыми сторонами пропаганды профессии географа и самой науки Географии.

Аджиев. Александр Викторович, ваши слова навели на интересное «открытие»: где начинается география для каждого человека? В книге! Книга уводила когда-то нас, мальчишек, в джунгли Амазонки и в дебри сибирской тайги, мы тогда узнавали впервые о делах великих и бесстрашных людей, о путешественниках. Можно спорить, была, ли то романтика или мечта, но факт остается фактом — мы стали географами во многом благодаря книгам Дефо, Жюля Верна, Обручева, Грина, Паустовского...

Студия «Молодой публицист» при Союзе писателей СССР. Руководили студией известные журналисты: Евгений Богат и Юрий Черниченко. За плечами молодого публициста Аджиева была уже сотня публикаций в журналах, брошюры и книги. Примерно 1983 год.

В 1983 году в издательстве «Мысль» вышла книга «Сибирь: ХХ век». Она сыграла большую роль в судьбе  Мурада Аджи,  в чем он признается спустя почти  20 лет в другой своей книге «Без Вечного Синего Неба». Без «Сибири…» географа Мурада Аджиева не было бы писателя Мурада Аджи. Знание того, как шло освоение Сибири в наши дни, помогло понять, как шло ее освоение в далеком прошлом. Так возникла идея о Великом переселении народов, зародившемся на Алтае

Отрывки из новой еще неопубликованной книги  М. Аджиева «Сибирь: XX век» печатались  в  журналах. Журнал «Вокруг света». Декабрьский выпуск за 1982 год

№12 (2507) | Декабрь 1982

Публикации Мурада Аджиева не раз отмечались коллегами-журналистами как лучшие

Очерк, опубликованный в 1988 году в журнале «Вокруг света» дорог Мураду Аджиеву не только тем, что получил признание коллег-журналистов

№1 (2568) | Январь 1988
Рубрика «Без рубрики»

Два измерения реки

— Магомед, твоя машина может хоть чуть-чуть медленнее ехать? Мне же еще в Москву возвращаться,— в десятый раз повторил я.

И каждый раз, даже не посмотрев в мою сторону, кареглазый шофер лишь слегка притормаживал, чтобы через минуту снова нажать на газ...

Левый борт КамАЗа, казалось, терся о каменную стену, уходящую в поднебесье, а правые колеса висели над пропастью. На поворотах захватывало дух: за боковым окном — ни дороги, ни скал. Только глубоко внизу, пенясь и ворочая камни, ревела река Аварское Койсу, неся свою воду в Сулак. А за ней все закрывала другая гора. Лишь полоска неба висела над нами.

Из-за этой дикой реки, из-за этого душного ущелья и оказался я здесь, в горном Дагестане. Или нет, не из-за них. Выражаясь суховатым языком экономики, внизу билась не река, дорогу стиснули не горы — то были гидроэнергетические ресурсы. Чтобы использовать эти месторождения водной энергии, и возводят каскад ГЭС. Электростанции, они интересовали меня.

Каскад что ступени на реке. Начиная с низовья каждая ГЭС и водохранилище — голубая ступень в горах. Чем выше плотина, тем круче ступень. Двадцать электростанций намечено воздвигнуть к началу XXI века на реке Сулак. Двадцать ступеней в небо. Пока их только три.

Вдоль Сулака я проехал, как говорится, «от» и «до». Река небольшая, всего 144 километра от Каспийского моря до того места, где сомкнулись два кипящих потока — Аварское Койсу и Андийское Койсу («койсу» по-кумыкски — «бешеная вода») — и начался Сулак. Проехал, чтобы увидеть и понять, что дают эти гигантские стройки горному краю и в добром ли согласии живут они с его природой.

Итак, я двигался вверх по Сулаку вдоль его берегов. На равнине, где горы кончаются,— река смиренная. Но и дальше, уже в горах, я не видел, как беснуется Сулак. Горной реки, по существу, уже нет. Лишь на отрезке — километров пять — можно было почувствовать ее прежний нрав. (Пока незатопленным оставался участок Миатлинской электростанции, здесь еще не было плотины и здания ГЭС, но уже было все необходимое, чтобы возвести их.)

— Как построим плотину, здесь будет водохранилище,— сказал Аким Степанович Данилов, начальник строительства.

Аким Степанович был моим гидом на Миатлинской ГЭС. Его «Жигуленок», казавшийся крошкой среди гор, среди могучих самосвалов и бульдозеров, катал по объектам стройки. Когда воочию видишь панораму строительства, когда слышишь неравнодушного человека, для которого в этом хаосе развороченной горы, техники, строительных материалов, оборудования, нет ничего лишнего, хаотичного, а есть только одно — работа, подчиненная четкому замыслу, то невольно проникаешься уважением к этому человеку, к его делу. Ради него уже двадцать с лишним лет Аким Степанович и живет в высокогорном поселке Дубки.

Он приехал сюда сразу после окончания Бакинского политеха (в Дагестане тогда строили Чиркейскую ГЭС), оставаться не думал, сперва хотелось только посмотреть, как начинают, потом несколько лет ждал отметки высоты плотины в десять метров, потом — в 50 и так до 320. А потом... потом бывший молодой специалист, ставший главным технологом строительства Чиркейской ГЭС, возмечтал построить свою плотину — Миатлинскую. Опять будет считать высоты: нуль, десять, восемьдесят два...

Плотины ГЭС долгое время были символами нового. И не только в Дагестане. Но... мало кто из неспециалистов знает, что вырабатывают-то ГЭС совсем немного электричества, лишь чуть больше десятой части, если смотреть по стране в целом, и работают многие из них всего лишь несколько часов в сутки — в так называемые часы «пик». Энергетические «реки» начинаются у нас на тепловых станциях, отсюда идет свыше трех четвертей всего электричества

— Вах, что ты знаешь о ГЭС? — недовольно спросил Аким Степанович как будто кто-то плохо отозвался о его детище.

— Я ведь по специальности географ. Географ-экономист.

— Ну хорошо. А при чем здесь географ? Ваше дело карты.

— Обижаешь, Аким Степанович, тоже восхищаюсь вашими плотинами. Восхищаюсь, но не разделяю вашего восхищения.

— Как так?

— А вот так. Ну, построили ГЭС, перегородили реку. Что это дало стране? Ее народному хозяйству?

— Электричество, конечно.

— Не только. Еще и убытки, которые энергетики не хотят ни замечать, ни подсчитывать. Хотя, впрочем, может быть, вы о них не знаете...

— Слушай, географ, кончай мне голову морочить.

— Погоди, Аким Степанович, не горячись. Я ведь не со зла, по-справедливому хочу...

— Смотри,— прерывает он,— построили Гергебельскую ГЭС, и аулы получили электричество. Воду. Селение Гергебель на весь Дагестан знаменито садами — слаще персиков нет. Построили Чирюртовскую ГЭС: опять же электричество, да еще степь орошать начали, рисоводством занялись... А ты про какие-то убытки говоришь.

— Лукавишь, Аким Степанович.

...Чирюртовская ГЭС — вторая после Гергебельской гидростанция Дагестана. Ее построили в 60-е годы на том месте, где горы роднятся с равниной. Долго строили, терпеливо ждала республика этой станции, надеялась вдвое увеличить свой энергетический потенциал.

Надеялась, но не увеличила. Дело в том, что Сулак, как и каждая река, размывает берега и несет песок, камни, ил. Куда несет? Конечно, в водохранилище, если оно есть. Здесь скорость течения реки падает, река будто спотыкается, ослабевает и роняет свою ношу. Начинается заиливание. И большие камни в паводок приносил Сулак, и мелкую пыль. Словом, несколько лет прошло — по Чирюртовскому водохранилищу пешком ходили: все 113 миллионов кубометров его объема заполнил ил. Станция не работает — еле-еле душа в теле.

— О чем думали, Аким Степанович?

— Вах! Слышишь, что ты, как маленький, все Чирюртовская, Чирюртовская... Завтра поедешь на Чиркейскую ГЭС, потом говорить будем,— без злобы возмутился он.

Назавтра выдался день-праздник: я увидел нечто фантастическое.

Изящная плотина, будто упругая пружина, распирала массивные скалы, удерживая рукотворное море. Она противостояла двум стихиям — водной и земной.

Мой провожатый — главный инженер Чиркейской ГЭС Здислав Людвигович Зеленевский — не торопил, дал насладиться панорамой, открывшейся со смотровой площадки. А там, глубоко-глубоко внизу, узкой лентой у подножия плотины серебрился Сулак. Только что вода крутила турбины и теперь с пенными плесками, растревоженная, катилась вниз. Над рекой чернел туннель, выводивший на свет дорогу. Дорога вторым ярусом зависала над Сулаком и упиралась в здание ГЭС.

Долго смотреть, наклонив голову, грудою — высота притягивает. Поднимаю глаза. Небо. Чистое, словно вода в водохранилище. Голубая вода и голубое небо, а между ними горы, поросшие кустарником. Осень уже разлила свои краски: красные, золотые, зеленые тона перемешались на склонах. Кое-где виднелись серые, подернутые мхом камни... Неужели и подо мной Кавказ?

Размечтался. Голос провожатого возвращает в мир реальный:

— Не кажется, что плотина сливается с горами?

Здислав Людвигович — наблюдательный человек, понял мое состояние.

— Нет, не кажется. Горы, они другие. Их склоны в трещинах, будто в морщинах. А плотина, она как юная дева — ни черточки времени.

Здислав Людвигович улыбнулся и показал на орла, парящего в ущелье, под нами. Опять молчим...

С инженерной точки зрения Чиркейская ГЭС безупречна. Ее плотина самая стройная в мире. Да-да, самая стройная. У энергетиков есть термин «коэффициент стройности плотины». Он учитывает, как соотносится высота и ширина плотины на разных ее участках.

Когда видишь плотину с высоты смотровой площадки, когда идешь по узкому, как тротуар, гребню плотины или когда, закинув голову, смотришь на плотину снизу, из машинного отделения, не верится, что все это сделали люди. Циклопическая работа!

ГЭС действительно уникальна. Инженерные новинки здесь на каждом шагу, и во многом «виновник» их — Зеленевский, главный инженер. (На работу в Дагестан его перевели из Саратова, он привез с собой знания, традиции знаменитых волжских гидростроителей и энергетиков.) Надо было слышать, как он рассказывал, видеть, как показывал... Говорил о своем родном. Хотя приехал сюда в 1973 году, когда была уже возведена плотина, готово машинное отделение, словом, все было готово, не было лишь одного — электростанции. Первый агрегат пустили в 1974 году.

Природа — сильнейшее землетрясение — испытала ГЭС на прочность: плотина выдержала, горы нет. Скала, в которую упиралась плотина, треснула. Миллион кубометров породы грозил сползти и раздавить плотину. И люди привязали (в буквальном смысле слова!) «осколок» горы. Бурили скважины, вставляли штифты, крепили растяжки. Закрепили. Но уверенности, что при новом землетрясении «осколок» не съедет, конечно, нет ни у кого.

— Пока все спокойно,— сказал Зеленевский.— У нас на ГЭС есть особая служба, которая следит за малейшим движением гор и плотины. Случается, мы фиксируем легкую сдвижку. Миллиметр-два.

...Горы живут. Землетрясения, камнепады, лавины — это будни гор, их дыхание. Особенно оно слышно в молодых горах. Кавказца не удивишь землетрясением, однако, как говорят старожилы, в последние годы вздохи земли участились: правда, вздохи неглубокие — три-четыре балла. Не само ли Чиркейское водохранилище тому причина?

Нельзя уверенно сказать «да», но нельзя категорично ответить «нет». Вопрос открытый. Тем не менее невольно думаешь о том, что водохранилище — это, кроме всего прочего, дополнительные два миллиарда тонн. Кое-что этот вес для гор, видимо, значит. А если добавятся новые миллиарды тонн других водохранилищ, то встает бесхитростный вопрос: выдержат ли горы?

— Конечно, выдержат,— успокоил Здислав Людвигович Зеленевский.— В сравнении с горами наши водохранилища — капля, мелкие лужицы.

Но иногда достаточно как раз лишь одной капли, чтобы переполнилась чаша.

Впервые связь между следствием и причиной — землетрясением и водохранилищем — обнаружили в 1931 году на реке Марафон в Греции. И если греческая катастрофа не обеспокоила ученых, то землетрясение, которое разразилось в США в 1935 году, сразу после заполнения водохранилища на реке Колорадо, заставило заговорить о спровоцированных земных толчках. Основания были: раньше в этом районе вообще не отмечалось сейсмической активности. Но только с 1937 по 1947 год случилось более тысячи землетрясений.

Французский сейсмолог Ж. Роте один из первых обобщил все известные данные. Потом была предложена теория, позволившая выявить ряд закономерностей, а также понять некоторые причины, возбуждающие сейсмическую активность.

Американцы с тех пор вблизи всех крупных водохранилищ устанавливают сейсмографы. И что же? Каждый седьмой прибор фиксирует возбужденную сейсмичность.

Страшнейшим бедствием обернулось строительство крупной плотины на реке Койна в Индии. Казалось, ничто не предвещало беды в ночь с 10-го на 11 декабря 1967 года. Однако внезапные толчки достигли девяти баллов, стихия шутя разметала плотину...

Возбужденная сейсмичность показала себя и в Китае, где в 1962 году у плотины Синьфекан было сильнейшее землетрясение. И на реке Замбези в Африке. И в Греции, у плотины Кремаста...

Не замечать связи этих двух явлений — плотины и землетрясения — уже просто нельзя. Во многих странах стали пристальнее относиться к крупным ГЭС, к экологическим последствиям их возведения. Результат? Во Франции, Испании, Швейцарии, Италии, Югославии, Алжире, Бразилии, Японии, Австралии отмечены следы возбужденной сейсмичности. Не выдерживает земная твердь, прогибается.

Однако, конечно, было бы неправильным в каждом водохранилище искать корень зла, видеть некий «эпицентр» землетрясений. Примеры — Волжский каскад, Ангарский каскад — здесь пока не отмечено никаких землетрясений. Так же, как нет признаков возбужденной сейсмичности около крупнейшей в Индии плотины Бхакра, или Даниэль Джонсон в Канаде, или Глен Каньон в Швейцарии, где сооружены плотины около 200 метров высотой.

И все-таки, как говорит теория, примерно каждая четвертая крупная плотина в мире усиливает сейсмичность. Мрачная статистика, но не считаться с ней нельзя. Не случайно ЮНЕСКО проводило даже специальные научные конференции по возбужденной сейсмичности.

...Поселок с явно недагестанским названием — Дубки — не прилепился к горе, как древние дагестанские аулы, он гордо занял место на самой вершине горы, сколько хотел, столько и занял: техника позволила срезать косогор, засыпать овраг, расчистить площадку от леса и камней, построить дома. Здесь и одноэтажные коттеджи на одну-две семьи, и многоквартирные дома. Домостроительный комбинат будто выштамповал поселок.

— Все у нас хорошо, вот только — ветер. Задует — того гляди дом унесет. Видишь, антенну в бараний рог скрутил,— пожаловался Аким Степанович, когда показывал свой дом, свой участок с побуревшими помидорами и янтарным виноградом.

Мудрыми были предки современных дагестанцев. Знали, где строить и как. Об этом я невольно думал в Дубках, а потом и в Новом Чиркее. Это селение стоит неподалеку от поселка Дубки, у самой дороги.

Древний аул Чиркей — в прошлом знаменитое пристанище абреков — умер, когда рождалось водохранилище: на дне покоятся ныне его дома, улицы, сады. Новый аул заложили не на склоне, а в долине, открытой всем ветрам. И строили не по законам, принятым в горах, когда крыша одного дома есть двор другого, а по образцу и подобию равнинных деревень, с размахом — в селении ровные улицы, у каждого дома просторная усадьба.

— Бедные наши горцы,— хитро улыбнулся шофер, когда мы проезжали Новый Чиркей.— У них нет денег на трехэтажные дома. Поэтому они строят двухэтажные.

Конечно, что говорить, двухэтажный дом лучше маленькой сакли. Но не в горах. В высоких каменных хоромах неуютно, когда холодно. Холодно же, когда ветрено, особенно зимой. И надо топить печь. А где взять топливо? В поселке Дубки — котельная, в Новом Чиркее ее нет. И чтобы не стучать зубами от холода, чтобы готовить шашлык, хинкал, курзе, чтобы выпекать душистые чуреки, жители Нового Чиркея ездят в лес по дрова.

Около селения уже все вырубили, около поселка Дубки тоже. Теперь перебираются на другую сторону водохранилища, благо плотина есть, проехать можно. Каждый день проезжают три-четыре машины, доверху груженные дровами. Разрешения на рубку леса, конечно же, ни у кого нет. Но его и никто не спрашивает. А горы лысеют. А где лысые горы, там оползни, лавины, сели...

Из Дубков мой путь лежал к верховьям Сулака. Дорога предстояла недалекая — всего 42 километра, если плыть по Чиркейскому водохранилищу, или 230 километров, если ехать горной дорогой. Руководство ЧиркейГЭСстроя выделило катер для поездки на строительство Ирганайской ГЭС — следующей ступени Сулакского каскада.

Мы плыли будто по необитаемой стране. Хоть бы человек какой на берегу. Пусто. Ни палаток. Ни туристических баз. Ни пансионатов. Кругом сонное безмолвие и покой.

Странно — красивое озеро в красивых горах и без людей. Припоминаю, что в США, например, посещаемость искусственных озер колоссальна — свыше 600 миллионов человек в год, что уже само по себе впечатляет, дает пищу для раздумий. Да что отдых, у Чиркейского моря нет даже самой малой работы: от случая к случаю летом пропыхтит баржа, в которой перевозят грузы для Ирганайской ГЭС, да проскользит катер «Заря» с рабочей бригадой в Ирганай. И все. Ни о каких туристических центрах, прогулочных катерах и яхтах дагестанцы даже не мечтают. Рекреационный ресурс и копейки не приносит в бюджет. А мог бы.

Между прочим, мудрая природа еще раз доказала, что на свете не бывает ничего лишнего: Чиркейское водохранилище стало местом зимовки многих тысяч перелетных птиц...

Вот катер, миновав широкую гладь, вошел в узкий Сулакский каньон. Горы обступили нашу запетлявшую теперь дорогу, отвесные скалы, растрескавшиеся от времени, склонились над водой, готовые обрушиться в любой момент.

Кое-где горы были изрыты щербинами. Это работа ветра. А вообще-то здесь, на Кавказе, скалы вовсе не скалы, по крайней мере, не такие, как на берегах Байкала, например. Кавказ в древности был дном моря, и это видно особенно у обрывов. Породы различаются и по цвету, и по составу, отчего склоны кажутся полосатыми, неоднородными, слоеными: бордовый пласт и рядом серый, не такой широкий, а потом идет широченный, совсем темный пласт.

Мы плыли словно по улице полосатого города, среди затихших полосатых небоскребов. Стало прохладно. Даже в полдень редкие солнечные лучи проникали в ущелье.

А слева, над самой водой, как нить Ариадны, кое-где ныряя и снова поднимаясь, тянулась вырубленная в горе старинная дорога, по которой, наверное, еще Шамиль водил свои войска. Она служила единственным ориентиром и вела нас вперед, к цели.

Вода, вода... Один из главных доводов сторонников ГЭС — как раз вода для орошения полей.

Но что орошать здесь, в горах?

На этих склонах почти нет почвы, ее едва хватает лишь мхам, редким травинкам, тощим кустарникам. Другой растительности я, например, не видел. Правда, кое-где среди сероватых камней зеленели миниатюрные поляны или рощицы. А где же знаменитые горские сады?

Сады начались в самом конце нашего пути. Катер заметно сбавил ход, вода теперь была не голубой, а коричневой, мутной. Всюду плавали палки, какая-то грязь. Тяжелый запах стоял над долиной. Это тоже результат заиливания.

Примерно полкилометра в год отбирают горы у водохранилища.

...И только у причала, на каменистом берегу поднимались персиковые деревья, хурма: из водохранилища выходила терраса с плодородной почвой, приютившая сады. Вслед за нижней террасой, чуть выше, шла другая, незатопленная. Несколько террас-садов уходили в гору, а за ними виднелось селение Гимры.

Обожгла догадка — сады-то затопили. Поэтому их и не видно по дороге. Поколения горцев, среди них были и мои предки, на себе, на лошадях мешками привозили сюда из долин землю, бережно, как детей, растили деревья. И достаточно оказалось лишь одной плотины, пусть даже самой стройной в мире, чтобы перечеркнуть вековые деяния тысяч и тысяч людей...

Вода нового моря так и не стала другом земледельца. Около Чиркейского водохранилища иссыхает Буйнакская долина, которую до сих пор называют Эшетлинской, что значит Мертвой. Говорят, что где-то «наверху» до сих пор не могут решить, чему здесь отдать предпочтение — рисовым полям или садам. Три пятилетки решают.

Хотя что решать-то? Влаголюбивый рис явно не для засушливого Дагестана. Но рис сеют. Ему уже отдали пойму Сулака. И другие зерновые культуры тоже сеют, снимая в общем-то, кроме кукурузы, прямо скажем, средненькие урожайчики, даже не урожаи.

Дагестан издревле славился овощами. Высокоурожайными овощами! Самая ранняя капуста — дербентская. Знаменитые буйнакские помидоры и корнишоны, каякентский репчатый лук, морковь самых разных сортов, вплоть до редкой черной моркови — вот что может давать сельское хозяйство Дагестана, в долинах которого, особенно на юге республики, урожай снимают два-три раза в год.

Впрочем, проблема орошения не так проста, как кажется поначалу. Может быть, пока все складывается даже хорошо — бездеятельность идет во благо. Ведь орошая землю, волей или неволей будут сокращать площадь пастбищ, пострадает животноводство. Но об этом чуть позже.

...Когда катер причалил, меня встретил мужчина средних лет. Он был в строгом черном костюме, в темном галстуке и фетровой шляпе. Весь его вид не очень-то сочетался с горами и с кабиной КамАЗа, на котором нам предстояло ездить. Глаза встречавшего, как принято в горах, радовались гостю, но была в них и растерянность — к столичным визитерам здесь еще не привыкли.

— Шамилов Магомед Шамилович, секретарь партийной организации строительства Ирганайской ГЭС,— твердо сказал он с сочным дагестанским акцентом.— Как доехали? Как настроение?

И далее начался истинно дагестанский расспрос о здоровье, о делах, о том о сем. А кругом красота поет: горы, пенная река и сады, сады. И небо голубое-голубое, как проталина среди серых гор. Такова Гимрийская котловина, райский сад Дагестана. Она почти круглый год в цвету. Сады снискали славу селению Гимры еще в глубокой древности.

Как раз там, где котловина заканчивается и опять смыкаются горные хребты, начинается Унцукульское ущелье, там будет Ирганайская ГЭС. Вернее, машинное отделение станции, а плотина еще дальше, за горой.

Пока же ничего не было, я видел только подсобные помещения, площадку, которую чистили бульдозеры... Словом, все было впереди.

— Что еще на строительстве хочешь увидеть? — спросил Магомед Шамилович, когда мы обошли, кажется, все, что можно было обойти и увидеть.

— Ничего не хочу. Поехали в Гимры.

— Вах! Что там смотреть?

Но желание гостя у кавказцев — закон. Грузовик вмиг поднял нас в селение. И передо мной открылся другой мир: аул в шестьсот домов, приклеенных к горе...

Внизу, на главной улице, рядом с вековыми деревьями, под тенью которых часто собираются люди, журчал вечный водопровод. Ручей пробегал рядом с магазинами, с домами, с поселковым Советом. По другую сторону улицы был заросший овраг, гравийная дорога и за ней — школа. Школа одноэтажная, но очень вместительная — когда началась переменка, сотня ребятишек звонким валом выкатилась наружу. А наверху, за оврагом, белело уже готовое новое здание школы.

С трепетом ходил я по аулу, по его узеньким улицам, где может проехать только одна арба, наступал на камни мостовой и думал, что наступаю на страницы истории, написанной незнакомыми и непонятными символами. Этот мир — с вековым выверенным строем жизни — был древним, как горы, он был мудрым и спокойным, как эти уверенные в своих силах горцы. Во всем чувствовалась рациональность, правильность, доведенная до абсолюта, до совершенной простоты.

Иногда попадались навстречу люди. Мужчины в высоких папахах, женщины в темных платках. Мужчины обязательно здоровались за руку, поклон головы здесь не принят. А женщины отворачивали лица и опускали глаза. Таков древний обычай.

Проходя мимо одного ничем не примечательного дома, мы остановились. Мое внимание привлек плоский бутовый камень, вмазанный в стену. В левом верхнем углу камня вырезано лишь одно русское слово: «Здесь». Все. Весь камень был чист, как лист бумаги, хотя на нем описана целая глава из истории Дагестана. Это — дом Шамиля. Было время, когда имя Шамиля не произносили вслух, тогда на доме и появился этот мемориальный камень с единственным словом. Все в ауле знали его смысл, но никто не знал его смысла, если спрашивал посторонний...

— Подожди, Магомед. Дай посмотрю как следует. Только в щелочку забора взгляну, и пойдем.

— Зачем в щелочку? Заходи.

И он широко распахнул глухую деревянную дверь с тусклой круглой ручкой.

— Эй, что ты делаешь? Что скажет хозяин?

— Я здесь хозяин. Это мой дом.

Мои бедные ноги... Я стоял перед потомком самого Шамиля — Магомедом Шамилевичем Шамиловым.

— Заходи, смотри, что хочешь. Сейчас женщины к столу соберут.

— Ради бога не надо, какое застолье, мне уезжать скоро.

— Вах, гость в доме. Как можно...

...Оставался лишь час до отхода катера, когда мы вышли из дома Шамиля.

— Покажу тебе, где плотина будет,— сказал Магомед.— Туда-сюда быстро вернемся.

И мы помчались. Вот тогда-то я и произнес первый раз слова, с которых начал этот очерк:

— Магомед, твоя машина может хоть чуть-чуть медленнее ехать?

Скоро горы расступились, и открылась новая котловина — Ирганайская. Зеленые сады подходили к самому берегу и террасами поднимались по склонам. Один край сада, уже раскорчеванный бульдозерами, превратился в строительную площадку для нового поселка. Пятиэтажный панельный дом, еще один, но недостроенный, несколько бараков — вот пока и весь поселок.

— Магомед, а почему здесь решили строить? Разве в Гимрах места мало?

— Место нашли бы. Старики против были. Говорят, новые люди в аул придут, порядок портить будут, вино пить будут, женщины в коротких платьях ходить будут. Как молодежь в таких условиях воспитывать?

Серьезное возражение. Все это, выражаясь по-научному, социальные последствия большого строительства. А проще говоря — жизнь, обыкновенная жизнь, над которой никто не задумывался. У горцев влияние традиций чувствуется во всем, оно по-прежнему очень сильно. И «пустяки», на которые мы, столичные, не обратим внимания, для горца порой очень много значат.

Поэтому-то вопреки всем проектам и распоряжениям именно вдали от аула Гимры заложили поселок для приезжих. И селение Ирганай, которое скоро будет под водой, тоже построят в стороне от нового поселка.

— Магомед, эти сады тоже затопят?

— Да. Только вон там, наверху немного останется...

В Махачкалу я возвращался с Акимом Степановичем. Его «Жигуленок» словно бабочка, порхал на горном шоссе, то опускался, то поднимался, как и дорога.

— Аким, а почему эти трое парней на лошадях скачут и еще двух груженых лошадей за собой ведут? Кочевники какие, что ли?

— Это чабаны. У них перегон овец на зимние пастбища.

— А овцы где?

— Скоро придут. Эти ребята — разведчики. Смотрят, где лучше овец прогнать. А потом найдут место, лагерь устроят, один еду готовить будет, другие приведут чабанов с овцами...

И снова жизнь столкнула меня с проблемой, связанной со строительством ГЭС.

— Оросим тысячи гектаров дикой земли, получим богатый урожай,— обещают мелиоратор и земледелец.

— Какая это вам дикая земля? Ради аллаха, не трогайте моих пастбищ,— возмущается животновод.

И все правы. Один выполняет свое задание, только зачастую во вред другому. Чем не лебедь, рак да щука?

Орошаемое земледелие отбирает лучшие зимние пастбища, плуг отвоевывает все земли на равнине. Водохранилища занимают долины, вынуждая чабанов искать длинные обходные пути от летних пастбищ на зимние. Откуда мясу быть? Как будто кто-то нарочно решил отучить дагестанцев от шашлыка...

Горячие головы, правда, предлагают решить проблему кочевок с помощью автомобилей-скотовозов. Но где взять новые пастбища? Где заготавливать корма?

После обильной на впечатления поездки по горному Дагестану я отчетливо понял неоднозначность проблемы «каскад-Сулак», почувствовал как бы два измерения реки.

Если следовать только одному измерению, то надо упомянуть новый город Кизилюрт и новые поселки, новые рисоводческие колхозы и совхозы, выросшие благодаря ГЭС. Надо упомянуть о всех (социальных, экономических) последствиях, которые дало электричество горному краю. И, конечно, о том, что Дагестан сегодня числится среди флагманов советской гидроэнергетики.

Второе измерение реки куда сложнее. Это жизнь ее и ее берегов, измененная человеком. В погоне за внешним эффектом — «самой стройной в мире плотиной» — забыли некоторые истины, записанные в мудрых книгах природы, и налицо экологические нарушения. Шутка ли, горы сползают, уровень водохранилища падает до сорока метров за зиму. Быстро идет заиливание.

Выводы? Каковы же выводы? Какие уроки от поездки? Не строить ГЭС? Не хотелось бы, чтобы так однобоко поняли автора. Нужно строить, но не так, как сейчас. Совершенно очевидно одно — начинать строительство каскада следовало бы с верховий реки, тогда не было бы заиливания водохранилищ. Вернее, было бы, но не столь быстрое.

Видимо, далеко не случайно в других странах отказываются от крупных ГЭС в горах, берегут природу. Мелкие, но зато полностью автоматизированные станции строят теперь в Норвегии, Швеции, Швейцарии, где доля гидростанций больше, чем у нас.

Впрочем, как уверяют энергетики, вопрос «большой — маленький» — дискуссионный. Конечно, мы не можем слепо следовать зарубежному опыту, равно как не можем и отворачиваться от него. В расчет должны браться все факторы: технические, экономические, экологические, социальные. На то и есть наука — экономическая география. Наука о Земле и обществе.

Мурад Аджиев, кандидат экономических наук. Фото Вячеслава Карева

Махачкала — Москва

В 1989 году выходит книга «Siberia rediscovered»  (Сибирь, открытая заново) на английском языке. Выход книги на иностранном языке – серьезный успех.  Но оставаться в рамках одной темы не в характере Мурада Аджиева

В том же 1989 году в научном журнале «Материалы гляциологических исследований» (№ 65), в издательстве «Знание» в серии «Знак вопроса» (№3), а до этого – в журнале «Наука и жизнь» (1988, № 10) публикуется гипотеза Аджиева о концентрации тяжелой воды (дейтерия) в природе . Здесь обложка одного из изданий и отрывок из публикации «Тяжелая вода! Почему бы и нет!»

Тяжелая вода – это изотопная разновидность воды. В ней вместо обычного водорода (протия) присутствует его изотоп – дейтерий, а он вдвое тяжелее. Известны десятки изотопных разновидностей воды. Они различаются между собой. Теоретически можно встретить даже сотни «сортов» воды. Но только теоретически. Не все изотопы водорода и кислорода известны науке, тем более некоторые из них не долговечны. Всего у водорода может быть пять изотопов, ныне открыты два – дейтерий и тритий. Оба получаются из протия.

Значит, в природе есть протиевая (обычная), дейтериевая (тяжелая) и тритиевая (сверхтяжелая) вода. Но тритий редок, это нестабильный изотоп, поэтому сверхтяжелой во ды почти не бывает. По одним расчетам выходит, ее несколько литров на планете, а по другим – несколько наперстков. В общем, не известно сколько.

В одной из командировок от журнала «Вокруг света».  Очерки  рождались в поездках по стране.  Фотокорреспондент не расставался с фотоаппаратом. 199о год

В поездках  по стране и проснулась генетическая память кумыка Аджиева. Кавказ и его люди стали близки  ему. Здесь отрывок из очерка 1990 года о табасаранах. Есть такой народ на Кавказе, о котором мало кому известно в России. Они –  тоже россияне!

№4 (2595) | Апрель 1990
 

Молчаливые табасараны

Нестерпимый зной растекался по долине. Воздух струился, как вода. И был прозрачен, как вода. Вдали виднелись размытые очертания серо-голубых хребтов, они касались такого же раскаленного серо-голубого неба и тонули в солнечном свете.

Небо. Горы. Это — Табасаран. Люди и земля. Точнее, полоска земли, уместившаяся в бассейне реки Рубас. «Рубас-чай»,— поправил бы меня любой местный житель.

Табасаранов на свете всего десятки тысяч, микроскопические доли процента от населения планеты. Но не численность возвеличивает народ, каждый народ велик, каждый уникален.

Еще сто лет назад на территории Российской империи проживало почти двести разных народов, сейчас их немногим более ста.

Единственная дорога когда-то связывала Табасаран с остальным миром. Дорога как дорога, таких в Дагестане было немало: на ней не всюду разъезжались две арбы,— вела она из Дербента и в Дербент. Путь недалекий, сорок километров.

Но то был всегда очень далекий путь, потому что проходил в горах, где километры мало что значат, где дорога измеряется иначе: спусками, подъемами, поворотами, перевалами и снова спусками.

Перед въездом в Хучни, там, где узкое ущелье и где проезжавшая арба всегда прижималась к скале, чтобы не сорваться в реку, на уступе горы с давних времен стоит сторожевая башня. Серая, сумеречная даже в полдень, башня великолепно сохранилась, как память о предках табасаран.

Я подолгу рассматривал башню... Есть легенда, что когда-то в ней жили семь братьев и одна сестра. Однажды подошли враги, но пройти в табасаранские земли они не смогли. Штурм башни следовал за штурмом — как волны откатывались враги. Но... сестра увидела их предводителя и полюбила его. А любовь, как известно, безрассудна. Словом, сестра предала братьев.

Там, внизу, у дороги, и похоронена сестра. И каждый прохожий табасаран плевал или бросал камень на эту могилу. Предательство было высшим грехом в горах, и об этом знал каждый.

Теперь в поселок Хучни — столицу Табасарана — провели современную дорогу. Могилы сестры больше нет. Ее подмяли бульдозеры. Проклинать стало некого. И — предательство уже не грех, за него не убивают…

Мурад Аджиев

Табасаранский район, Дагестанская АССР

А это отрывок  из очерка 1991 года о лезгинах. Еще один кавказский народ, история которого не прочитана до сих пор. А сколько на Кавказе таких забытых народов? И все они – тоже россияне.

№5 (2608) | Май 1991
 

Лезги из Тагирджала

«Лезги» — слово большое, с оттенками. И очень древнее. У народов Азербайджана оно означает «горцы, живущие к северу». Какие именно — неважно. Любые горцы, живущие к северу. В Грузии есть сходное слово «леки», им тоже пользуются, когда хотят сказать о жителях Южного Дагестана. А в самом Дагестане здешний народ называют лезгинами.

Я ехал из Баку в Махачкалу. Ехал душным знойным летом, когда высокое солнце словно катается по земле и выжигает все вокруг — желтая полупустыня тянулась вдоль шоссе. Ни деревца, ни кустика, ни клочка тени над головой. Только солнце и духота.

Будто и нет моря, хотя оно рядом — прохладой от него не веет. Не чувствуются и горы. Над ними тоже раскаленный воздух. Серые горы тянулись от края до края, насколько хватало глаз. То здесь, то там от шоссе отворачивали проселки — к морю или к горам. Унылая картина, безрадостная, взору зацепиться не за что.

Несколько раз шоссе подходило к каналу с густой, мутной водой — тягучей и серой казалась вода в этом спекшемся мире. Канал идет из Самура, горной реки, отделяющей Азербайджан от Дагестана. Эта река, как грустно сказал мне лезгинский поэт, еще в XIX веке отделила лезгин от... лезгин. Поэтому теперь есть азербайджанские лезгины, есть дагестанские. И вроде бы ничто не говорит об их различиях, а они существуют. Ведь различия, как и сходства, надо уметь искать, присматриваться к ним и уметь чувствовать.

Вот, например, на шоссе нет же ни указателя, ни таблички, говорящей, что ты въезжаешь на земли лезги, а разница ох как чувствуется. Невольно примечаешь, отступает испепеляющая полупустыня: на склонах гор появились террасы — там зеленеют деревья. Около дороги — тополя, с каждым километром зеленая изгородь все выше и гуще. Потом показываются пашни, сады, тоже в зеленой изгороди. Будто оживает, поднимается природа, всюду придавленная бешеным солнцем. Так — неожиданно! — начинается Лезгистан.

Больше часа дорога ведет по зеленой стране: дома утопают в зелени, земля купается в довольстве. А потом, уже за Самуром, рыжая полупустыня вновь лисицей подкрадывается к шоссе...

Тогда, на шоссе, и появилось у меня желание написать о лезгинах, об удивительно трудолюбивом народе, о котором ходит столько несправедливых анекдотов и баек. Ведь плохих народов не бывает…

Мурад Аджиев, наш спец. корр. Фото В. Семенова

О кавказском народе чаруж не слышали прежде даже этнографы. Став специальным корреспондентом журнала «Вокруг света», Мурад оставался исследователем, он и открыл чаружей миру. Отрывок из публикации 1991 года

№11 (0) | Ноябрь 1991
Рубрика «Страны и народы»

Талыш, Чаруж и другие

Его глаза чуть сузились, заблестели, он снова взглянул на меня, но уже испытующе, даже с настороженностью, не понимая, шучу или говорю с ним серьезно.

— Азад, укради меня снова, — повторил я.— Ну, как в тот раз.
Мы стояли на вокзале Ленкорани, стояли и напряженно смотрели друг другу в глаза, как тогда, в минуту знакомства, не обращая внимания на приехавших и встречающих. Наконец снова засветилась его обвораживающая улыбка, и мы обнялись, как старые добрые друзья.

Наше знакомство было не вполне обычным — в 1989 году Азад вместе с товарищами поздним январским вечером похитил из гостиницы Ленкорани корреспондента журнала «Вокруг света». Собственно, благодаря дерзости Азада тогда и получился мой очерк (См. «Вокруг света» № 7/89.) об «исчезнувшем» народе — ведь похищенным корреспондентом был я.

С тех пор, конечно, не столь много воды утекло, но сделано больше, чем за прошедшие полстолетия. В Баку, в Астаре, в Ленкорани, в других городах и селах, где живут — как и всегда жили! — талыши, появились Центры талышской культуры. Родной язык начали преподавать в школах, правда, лишь по два часа в неделю и только в младших классах, однако если вспомнить времена, когда за талышскую речь ссылали или сажали в тюрьму, то можно понять радость людей. По-моему, она неподдельна…

Мурад Аджиев

Пенсар — Ленкорань — Москва

Это отрывок из публикации 1991 года о кумыках. С нее Мурад ведет отсчет тюркских страниц в книге своей жизни. То был прорыв в его сознании и одновременно шаг в неведомый мир прошлого

№2 (2605) | Февраль 1991
 

Кумык из рода Половецкого, или Открытие самого себя

Вдали, в розовом тумане восходящего солнца, среди степи виднелось что-то неясное, огромное: не то синеющий лес, не то застывшее облако. Но то был не лес. И не облако.
— Яхсай, — безразлично произнес шофер. И я почувствовал, как заколотилось мое сердце.

Вот уже обозначились дома. Много низких домов с покатыми крышами, с огромными верандами, окруженные садами. Вот уже ясно различались трубы, над которыми зависли белые клубы дыма... А сердце не унималось, искало выход наружу.

Аул Аксай — родина моих предков. Здесь родился мой прадедушка Абдусалам Аджиев (Пусть простят меня предки, ведь по кумыкским обычаям я не имею права называть старших полным именем. А как иначе рассказать нашу историю?), и все радовались его появлению: без устали палили из ружей в воздух, гарцевали, праздновали несколько дней подряд, как велел обычай, — человек родился! Сюда, в Аксай, прадедушка привез свою первую жену — чеченскую красавицу из рода Битроевых, Батий, а всего у него было четыре жены, Батий была старшей. Первенца они назвали Абдурахманом, в честь моего прапрадедушки, потом у них родилось еще одиннадцать детей, но лишь шесть выжили. Среди них — Салах, мой дедушка. А вот дети Салаха родного Аксая уже не знали. Дядя Энвер родился в Санкт-Петербурге, потому что там дедушка учился на инженера, там он и женился. Отец мой увидел свет в Темир-Хан-Шуре, тогдашней столице Дагестана, где ненадолго поселилась после Петербурга молодая семья инженера, ведь бабушка закончила консерваторию, была пианисткой, а в Аксае ей не хватало бы общества. Тогда окружению придавалось очень большое значение...

С тех пор столько воды утекло. Далеко разбросала плоды наша аксайская яблоня. Когда я ехал в аул, то не знал о ее щедрости, даже не догадывался — в нашем доме, как и во многих других домах, не принято было вспоминать. Никогда! Ничего!

Я родился и вырос в Москве, закончил университет, защитил диссертацию, объездил страну вдоль и поперек и всю свою жизнь верил, что история фамилии Аджиевых началась после 1917 года... Долго же тянулась болезнь.

К счастью, есть голос крови! Искать, свои корни я и поехал в Аксай, старинное кумыкское селение на севере Дагестана…

Мурад Аджиев

Время надежд. Уже вышел очерк о кумыках и позади участие в Международном симпозиуме «Право и этнос» (1991), где Мурад Аджиев выступил с докладом о проблемах этнической самоидентификации на примере кумыков

Это отрывок из публикации 1992 года. В ней журналист Аджиев отступает на второй план перед исследователем Аджиевым. По сути,  статья представляет собой план-конспект будущих книг  писателя Мурада Аджи, географа по образованию и по духу

№7 (2622) | Июль 1992
Рубрика «Загадки, гипотезы, открытия»

Кресты Беленджера

Мурада Магомедова в Махачкале не было. Говорят, летом его всегда трудно застать в городе, что, впрочем, и неудивительно, он же археолог, а археологи летом в поле, в поиске, и если что-то находят, потом весь год живут только этим, тщательно исследуют находки, показывают друг другу на конференциях, а в свободное время пишут статьи и книги.

Книга Мурада Магомедова (Магомедов М.Г. Живая связь эпох и культур, 1990.) попала ко мне случайно и в счастливую минуту; она на сей раз привела в любимый Дагестан, а потом в кумыкское селенне Чирюрт... Чирюрт — селение как селение, ничего особенного, в нем я бывал и раньше, бывал, как многие, ни о чем не догадываясь, ничего не ведая. Не задумываясь даже, что означает слово «чирюрт».

Там, где сомкнулись равнина и горы; там, где буйный Сулак утихает и его берега покрывают песок с галькой; там, где кончаются горные дубравы и начинается степь, прикрытая редким кустарником; там, на границе двух миров — равнины и гор,— нашел себе место Чирюрт.

О его почтенном возрасте ничто не говорит: смотри — не увидишь. Скорее наоборот, все говорит о его молодости. Поэтому-то, видимо, я и проезжал мимо. Небольшая ГЭС. Кого она удивит в конце XX века? Как и ее водохранилище, кажущееся заросшим озером среди гор? Одноэтажные домики с обыденным обликом, выглядывающие из зелени садов, тоже совсем не архитектурное чудо, ради которого стоит останавливать машину. Даже мечеть, сверкающая краской, смотрится точно так же, как любая другая сельская мечеть — их ныне предостаточно в Дагестане.

Словом, в Чирюрте все будничное, простое. Правда, в названии слышится птичья игра звуков — чирюрт, чирюрт; «чир» — по-тюркски «стена», а «юрт» — «селение», выходит, «стена у селения». Или «селение у стены». Но что это за стена?

О ней-то я и узнал в Москве, из книги Мурада Магомедова, тогда и захотелось посмотреть все самому. Показывал стену Зайналабид Батырмур-заев, ученик Мастера, сельский учитель и блестящий знаток истории Дагестана (наверное, мы доживем до того времени, когда сможем познакомиться с его замечательной диссертацией). Зайнал привел меня в Чирюрт и, словно по райскому саду, долго водил по выжженной земле, оживленно рассказывая и рассказывая.

Поток сведений обрушивался водопадом, и — что ценно! — иные исторические факты можно было тут же, на месте, проверить, потрогать руками, например... Потрогать руками время — о таком только мечтают…

Хасавюрт

Мурад Аджиев, наш спец.корр. | Фото Владимира Семенова

Этот очерк 1993 года заслуживает того, чтобы привести его полностью. В нем весь Мурад

№1 (2628) | Январь 1993
Рубрика «О странах и народах»

По дороге на Чермен

Штрихи одной войны

Сперва казалось, что в Осетии начался какой-то праздник... Не по-будничному пустое шоссе тянулось вдоль железной дороги. За окном вагона оставались поселки, в них тоже не было признаков будней, жители сидели по домам, будто готовились к торжествам, даже мальчишки и те куда-то подевались с улиц. Лишь утки да коровы вольничали в то утро в осетинских поселках.

Несколько раз, правда, видел пожилых людей, вскапывавших огороды, но делали это они осторожно, украдкой, чтобы никто из соседей не увидел и не осудил. Никто не работал... Но, оказывается, не работать можно не только в дни праздников, и в дни войны тоже. Начало ноября 1992 года здесь выдалось именно таким — военным.

Я никогда в жизни не видел, как начинается война. А начинается она, выходит, вот так, почти по-праздничному — сбивается привычный ритм жизни. И все.

Только внешние перемены и примечаешь поначалу. Они, те перемены, за окном, зримые, все остальное — пока эмоции.

Эмоции — разговоры соседей по купе и сводки по радио. Эмоции — вооруженные группы мужчин на перронах станций. Даже бетонные ряды на шоссе, и они — эмоции, потому что ты видишь их словно на экране телевизора. Ты еще далек от них, ты остаешься как бы в стороне, изолированным в вагоне скорого поезда.

Лишь после первых шагов по перрону Владикавказа я почувствовал себя участником новой жизни, которая уже началась здесь. Проверка документов, сизая дымка над городом, время от времени где-то ухающие снаряды. Война.

Ехал писать этнографический очерк о древних аланах, а попал на войну... Щедрой становится ныне жизнь на новые впечатления.

Пока подъезжали к городу, наверное, не я один тайно терзался единственной мыслью — как лучше, лежать или стоять при обстреле поезда? Из-за любого куста могли послать густой букет свинца от «Калашникова».

Однако никто из пассажиров не прятался, никто ни о чем не спрашивал, а все липли к окнам, пытаясь разглядеть в придорожных кустах засаду.

Уже на перроне, перед выходом на привокзальную площадь, лихие ребята-гвардейцы с автоматами наперевес вглядывались в лицо каждого приезжего, надеясь выявить среди нас врага.

Но какие мы враги? И с каких пор мы вдруг стали врагами? Мы же жители одной страны, мы все одинаковые. Внешне по крайней мере одинаковые.

Николай Сергеевич Федотов — фотокорреспондент газеты «Поколение» из города Орла — человек неспокойной солдатской судьбы. В 1972 году проходил военную службу во Вьетнаме, а двадцать лет спустя снимал в зоне конфликтов Приднестровья и Северной Осетии.

Особенно осетины у ингуши, они очень похожи друг на друга — никаких заметных отличий... Чему удивляться — соседи, веками живущие здесь.

Гостиница «Кавказ», где я загодя — еще до войны! — заказал себе номер, стояла на границе «ингушского» Владикавказа. Город, как известно, почти семьдесят лет назад был поделен надвое, но где проходила тайная граница, никто не помнил. Потом, после 1944 года, когда репрессировали ингушский народ, об этой границе вовсе забыли. Сейчас вспомнили, и люди детально пытаются прочертить ее на планах города.

И она уже появилась, эта граница. Я убедился в ее реальности первой же ночью. Вернее, еще вечером, до комендантского часа, когда отправился раздобыть себе еду. (Буфет и ресторан в гостинице не работали, кафе и магазины в округе тоже были закрыты... А и вправду, чем не праздник?) Ходил по пустынной улице, не ведая, что хожу по приграничной полосе, на которой не выставлено обозначение, я еще не вошел в военную жизнь и не знал ее правил.

Оставив попытки поесть, я свернул в парк — он за гостиницей. Вековые тополя, высаженные вдоль аллей, приглашали к раздумью. Ни души. И тишина, редкая для города.

Лишь артиллерийские раскаты да короткие автоматные очереди, доносящиеся откуда-то с окраины, взрывали эту тишину. Не верилось, что в четырех автобусных остановках шел бой.

Не верилось и в другое, отчего холодный пот потом покрыл затылок. Я гулял по аллее, находясь на мушке у ингушских снайперов.

Ночью они дали сражение, их поддержали боевики, сидевшие по соседству в засаде на крыше университета. Но я не знал о них, и они не тронули меня.

Почему не убили? Счастливый случай, выпадающий всякому хотя бы раз в жизни? Нет, вероятнее иное — причина в моей шляпе! Я заранее знал силу своей обыкновенной фетровой шляпы с чуть приподнятыми полями.

Во Владикавказе жители приняли негласное правило: мужчины-осетины носят кепки, а ингуши — шляпы. Чтобы всегда различать своего и чужого... Когда нет национальной одежды, придумывают и такое, особенно при конфликтах.

Так, фетровая шляпа, которая, между прочим, очень хорошо простреливается, спасла мне жизнь. А стрелять те ингушские ребята умели. Ночью в парке, прямо под окнами гостиницы, они дали бой регулярной российской армии и лишь на рассвете отступили.

«Когда в городе снайперы, не ходите по середине тротуара, держитесь ближе к домам. Так им труднее целиться».

«Еще совет: следите за машинами. Особенно, которые медленно едут,— учил меня в гостинице паренек-осетин, взявший на себя роль добровольца-инструктора.— Они выискивают, кого убить из автомата...»

Честное слово, хорошие советы. И ко времени. В те дни я убедился в их пользе — мы же ничего не знаем, что и как нужно делать при обстреле. А судя по ежедневным сводкам Штаба обороны города (или как его там?), действительно были случаи убийств из проезжающих автомобилей.

Те, кто не внял этим простым советам, на себе, прямо на улицах убеждались в их нехитрой правоте.

Несколько дней я вживался в эту новую, безумную жизнь, познавал ее правила. Помню, вышел как-то из гостиницы, прошел немного по улице; чуть передо мной шли два осетинских гвардейца, они патрулировали город, вдруг одному из них показалась подозрительной светлая «Волга», он что-то крикнул, машина не остановилась. Лязгнул затвор — и машина остановилась...

Как же просто, оказывается, останавливать машины!

Когда войска отогнали вторгшихся ингушских бойцов от города, во Владикавказе был праздник. Около гостиниц пожилой осетин возбужденно, от души дал очередь из автомата. С соседнего дерева полетели, как подрубленные, ветки.

Праздновали победу и по-другому. Мне говорили, в гвардии кто-то праздновал ее на «бэтээрах», с автоматами. Были раздавленные, были убитые... Радость, она безгранична. И безрассудна.

С того дня победы стреляли только по ночам, да и не так азартно, как прежде. Однако днем люди все равно ходили с оглядкой. Еще до темноты улицы быстро пустели. Комендантский час можно было и не вводить.

Бои откатывались на восток, к границам Ингушетии, туда смещался интерес политической жизни. А столовые, кафе Владикавказа все равно не работали. Даже рынок был закрыт.

В Совете Министров Северной Осетии нам, группе оголодавших журналистов, разрешили поездку по освобожденным районам. Желающих, правда, набралось немного, побаивались диверсантов на дорогах — появились и такие.

Мой слух резанули слова — «освобожденные районы»... От кого освобожденные? От сограждан? От вчерашних соседей?

Война очень быстро делит людей на своих и врагов.

Сперва нам, журналистам, предложили ехать на «бэтээре». Но сидеть в «консервной банке» удовольствия мало — ничего же не видно. После долгих уговоров, переговоров, ожиданий и согласований нам наконец дали автобус, сопровождать который должны были два «бэтээра» — спереди и сзади.

Однако сопровождение вышло иным. Автобус пристроили к хвосту танковой колонны, которая шла на Назрань, столицу Ингушетии. Тридцать легких танков впереди — царское сопровождение!

Разрешили доехать до селения Чермен, оно в двенадцати километрах от Владикавказа. Там только-только закончился бой, и селение было вновь осетинским.

Через каждый километр на шоссе баррикады — чьи, осетинские ли, ингушские? — теперь около них стояли российские солдаты, «бэтээры», легкие танки.

Перед въездом в Чермен валялись горелые легковушки, матрасы, ковры, заляпанные грязью, шоссе перегораживал завал из тракторов и сельскохозяйственной техники, но для наших танков этот завал — не проблема.

Привычный пейзаж войны...

Чуть в стороне, в селении Донгарон, еще шел бой. Цепкий, изнурительный бой. На измор. Там, в домах, как нам сказали, и засели ингушские боевики. Они, видно, автоматами и гранатометами стремились доказать свои права на родные дома. По ним методично били «бэтээры», короткими очередями — солдаты.

Некоторые дома горели. Высоченные столбы черного дыма поднимались к самому небу и растекались по нему. Над селением висела огромная черная туча из дыма и душ убитых.

Красивым был Чермен и богатым. Его называли смешанным селением. Около трех тысяч осетин и чуть больше ингушей жили здесь бок о бок, деля кусок хлеба. Местные осетины одни из первых приняли сюда вернувшихся из ссылки ингушей, дали им кров, работу.

А сейчас те же осетины и ингуши яростно стреляли друг в друга — их разделила война.

Кто лучше стрелял, мне сказать трудно, так же как трудно сказать, кто лучше работал в колхозе. Осетины ни в чем не уступали ингушам.

Из полутора тысяч дворов в Чермене я не видел ни одного бедного, неухоженного. Наоборот, один дом соревновался с соседним своей архитектурой, убранством и продуманным хозяйством. Еще недавно так было.

Ныне обезлюдели улицы Чермена, отгорели дома после вчерашнего боя. Запах огромного пожарища стоял всюду. Ошалевшие овцы, очумевшие коровы бродили тут и там. Около одного дома выл на цепи пес...

Десятки сожженных домов и автомашин. Зачем? Раздавленные коровы. Зачем? Огромная свиноматка, убитая и изуродованная кем-то. Детская коляска около дороги со следами крови. Неподалеку новый велосипед и простреленная кепка...

Мы оставили Чермен быстро, слишком трудно видеть все это. Порой казалось, что не было никакого селения, а был сон, неправдоподобный, как кино о войне.

Проехав с километр за околицей, около разбитого поста ГАИ, наши танки встали. Перед ними чернела толпа ингушей. Человек двести-триста стояли под моросящим дождем и низко, исподлобья, смотрели на свой Чермен, подчеркнуто не замечая танки и нас.

Солдаты быстро оттеснили толпу, чтобы танки прошли дальше, а наш автобус остался, здесь же был конец его маршрута, разрешенного властями Осетии. Впереди начиналась Ингушетия.

Восемь танков остались охранять перекресток, а с ним и невидимую границу Северной Осетии. А буквально рядом, там, куда гаишники ставили проштрафившиеся автомобили, под наскоро сделанным навесом сидели ингушские аксакалы. Они говорили о жизни, не обращая внимания на протекающую перед ними жизнь.

Скрывать не буду — выходить из автобуса не хотелось. Каждый из нас желал оттянуть эту минуту (мы же были первыми журналистами, приехавшими в Ингушетию со стороны Владикавказа). Но и уезжать, не поговорив с ингушскими беженцами, было бы преступлением. Мне, как старшему по возрасту, нужно было выйти из автобуса первым и спокойно начать переговоры.

Я сразу же окунулся будто в горячий поток. Несчастные, потерявшие все люди окружили меня плотным кольцом. Проклятье и ненависть источали их молчаливые лица. (Видимо, меня приняли за какого-то начальника, раз все начали кричать.)

Опять шляпа выручила. Не убили, не растерзали, хотя и могли.
— Кто такой?

Я представился. Тишина. Потом опять все разом заговорили, каждый желал выплеснуть свое горе и облегчить сердце.

Эти обездоленные люди меньше всего походили на жестоких боевиков. Обыкновенные крестьяне, только очень несчастные и обманутые. Кто-то из них, конечно же, стрелял, кто-то жег и убивал...

Я три часа объяснял людям, что, как бы они ни стреляли в осетин, какие бы проклятья ни посылали в их адрес, все равно они останутся соседями. И других соседей у них не будет!

Теперь как жить? Кто первым простит? И простит ли?

Не знаю, кто вырастет из 14-летнего мальчишки, расстрелявшего из автомата двадцать четыре заложника. Пацан, для одних тут же превратившийся в героя-мстителя, для других — в гнусного убийцу.

Не знаю, какие сны теперь увидят те, кто в гневе и ненависти рубил головы детям, кто уродовал тела убитых, кто под покровом ночи или дыма грабил соседа, тащил все, что попадалось под руку.

Не знаю... я слишком многого не знаю о человеке на войне. Война, как выясняется, двулика — зло и доблесть смешиваются в ней. И не отличишь.

Последнюю надежду на очерк я оставил во Владикавказе, вернее, в пригородах его, когда попытался самостоятельно вырваться из города. Мне нужно было в горы, подальше от отвлекающей войны, чтобы начать работу.

На автовокзале нашел отходящий в Тбилиси автобус, его должны были сопровождать два «Жигуленка» с автоматчиками. Однако когда мы отъехали километров пять-семь, наше сопровождение предательски скрылось. Очереди из автоматов остановили переполненный автобус. К счастью, стреляли по колесам.

Вооруженные люди выгнали всех пассажиров на дорогу, началась проверка документов. И — раскрылся очередной обман, вернее, военная хитрость.

Всех осетин захватили в заложники. Меня и двух греков отпустили... Опять шляпа выручила! И документы. Но испытывать судьбу я больше не рискнул. Слишком уж все обманчиво и уродливо на этой совсем не праздничной войне.

Мурад Аджиев | Фото Николая Федотова

Вариант обложки книги «Мы- из рода половецкого!». 1992 год. После выхода  книги Мурад Аджиев в марте 1993 года был уволен с работы

Кумыки подарили Мураду папаху, чтобы он «был ближе к Небу». 1993 год

В 1994 году выходит в свет книга «Полынь Половецкого поля». Такой была ее суперобложка

А так выглядела уже сама обложка. На ней знак Вечного Синего Неба  -равносторонний крест и имя Тенгри, записанное рунами

«Полынь Половецкого поля» переиздавалась в России неоднократно. Здесь обложки некоторых переизданий, вышедших в разное время

http://42.img.avito.st/640x480/799572742.jpg

http://bookz.ru/pics/polin_-p_148.jpg

В Брянском  краеведческом музее. Примерно 1995 год

На съемках фильма  «Тайна святого Георгия» в Дагестане. 1995 год

Непрочитанная история Кавказа подарила Мураду еще одну интересную тему, мимо которой он не мог пройти – тему Дербента, святого Георгия и его подвига.  Ее он раскрыл в своих  публикациях. Это одна из них. 1997 год

Одним из первых интерес к «Полыни Половецкого поля» проявил Бакинский государственный университет

Мурад Аджи - участник Международного симпозиума «Степь и культура. Великий путь во времени».  После выхода «Полыни Половецкого поля» Мурада неоднократно приглашают на международные научные конференции. Визит в Казахстан был одним из первых. 1997 год

Торжественная встреча в Актюбинске. 1997 год

На научной конференции в Институте востоковедения им. А. Ю. Крымского в Киеве.  Там  Мурад Аджи  полностью озвучил свою гипотезу о Великом переселении народов, зародившемся на Алтае.  1998 год

Встреча с читателями в Башкортостане. Примерно 1998 год

Презентация книги «Кипчаки». Исторический музей. Москва.   1999 год

Выступление в Совете муфтиев России. 2000 год

После презентации книги «Кипчаки» в Казахстане. Алматы. 2000 год

Книги Мурада Аджи неоднократно представлялись на международных книжных ярмарках.  Это – одно из интервью, данное им в 2001 году в Казахстане на Международной книжной ярмарке «По Великому Шелковому пути»

Выступление в Институте истории. Казань. 2001

Интервью Мурада Аджи после выступления в Институте истории в Казани. 2001 год

Выступление на Международной научной конференции  «Этнокультурное наследие Кавказской Албании». Баку. 2001

Интервью после научной конференции по Кавказской Албании, данное газете «Эхо». Баку. 2001

80% РОССИЯН - ТЮРКИ,

а в Турции их всего 30%, утверждает известный тюрколог Мурад Аджи

А.МОЛЛАЗАДЕ, Х.ИСМАЙЛОВА

"Я родом из Дагестана, селения Агсай... Мои предки с XIV - XV вв. жили там - по крайней мере те поколения, которые я знаю", - рассказывает о себе известный в Азербайджане по книге "Полынь половецкого поля" тюрколог Мурад Аджи. Как известно, эта книга ученого была переведена на азербайджанский язык известным тюркологом Тофиком Гаджиевым, а труды Мурада Аджи исследует доктор филологических наук, декан факультета филологии, депутат Милли меджлиса Низами Джафаров.

Приехал Мурад Аджи в Азербайджан для участия в научной конференции и был принят здесь на самом высоком уровне.

"Принимают не меня, а мою работу", говорит Аджи. Свою книгу "Кыпчаки" он успел подарить президенту Азербайджана. Как раз после встречи ученого-публициста с президентом корреспонденты "Эхо" и встретились с Мурадом Аджи. Он приемом в Баку доволен:

- В Азербайджан я приезжаю как на родину, меня сюда тянет снова и снова. Интерес в Азербайджане ко мне, я думаю, скорее всего, вызван научно-популярным жанром моих произведений, который позволяет сказать смело и честно то, что не могут сказать ученые. Я считаю, что надо изучать все, что интересно, потому что я жадный до истории своего народа, до своей памяти, до своих предков, именно этим я и отличаюсь от специалистов узкого профиля.

- Все что вы пишете наверняка по душе представителям тюркских народов. Но можно ли считать вас непредвзятым ученым?

- Безусловно... Нам нужна истина. Нам не важно, как мы будем выглядеть, нам нужно вернуть свое духовное наследие. Мы - это народ (тюрки. - Ред.), который внес значительный вклад в мировую историю, но по целому ряду причин стал изгоем.

- Но то, что вы пишете, опровергает все выводы советской тюркологии...

- В советское время был очень популярен термин "пантюркизм". Да и России эта неприязнь осталась в наследие от советского прошлого. Неприязнь к тюркам в Советском Союзе хорошо иллюстрирует тот факт, что в Большой советской энциклопедии не было даже ссылки - тюрки... А ведь сегодня в России каждая вторая национальность - это тюрки. Ну а если совсем откровенно, то по крови 80% россиян - тюрки.

- Как вы думаете, а сами народы бывшего СССР осознают себя тюрками?

- К сожалению, слабо. И это понятно. На протяжении многих веков считалось неприличным быть тюрком. Отсюда и все эти выражения - "поганый татарин", "кочевник", "лицо кавказской национальности"... Людей в этом винить нельзя. Однако в сознании начались перемены. Появляется новое поколение, которое гордится тем, что они - тюрки.

- Советский историк, специалист по истории Турции Миллер говорил, что как только армянский ученый начинает заниматься историей Турции, он перестает быть ученым, становится только армянином. А вам не кажется, что ваша национальная принадлежность побеждает ученое начало?

- Нам не нужно становиться армянами и подтасовывать историю. Нам нужно вернуть то, что у нас было. У нас очень сильные позиции - тюрки внесли огромный вклад в историю человечества. Достаточно сказать, что мы внесли религию в духовную культуру человечества, т.е. на смену язычества, которое было до тюрков, пришла религия.

- Что вы думаете о распространяющемся в Дагестане ваххабизме? Вам не кажется, что это чисто арабский феномен, идущий вразрез с национальными чувствами.

- Это не чисто арабский феномен - это отказ от института священнослужителей. Такое было всегда - еще до новой эры... Кто-то не доволен священнослужителями и хочет от них отойти. Это можно понять, т.к. на протяжении 70 лет уничтожалось духовенство - и сегодня многие религиозные лица не отвечают необходимым требованиям. Это временное явление, и когда духовные институты встанут на ноги, необходимость в нем отпадет... Честно говоря, я не очень хорошо знаком с ваххабизмом, однако никакого кошмара я в нем не вижу.

- Тюркские государства пытаются как-то интегрироваться, Турция проводит политику поощрения этой интеграции. Как вы относитесь к этим процессам?

- При всей моей любви к этой стране с позиций тюркского мира отношение к ней должно быть осторожным... Дело в том, что в Турции проживает очень много нетюрков - курды, армяне, греки, иранцы... По некоторым подсчетам, лишь 30% населения этой страны - настоящие тюрки. Поэтому в их культуре нет доминирующего элемента. Они еще ищут себя, определяясь, с кем быть - с Востоком или Западом. Черкесы и другие национальности регистрируются официально как тюрки, так что эту страну полностью тюркской называть нельзя.

- Как же объяснить тот факт, что именно в Турции тюркское самосознание выше, чем в других странах. Вы считаете, что и Ататюрк мог быть не тюрком, тем более, что он родом из Румели?

- Главное, это, конечно, тюркский дух. Я не могу точно сказать, тюрк был Ататюрк или нет, но у него был тюркский дух. Но не стоит забывать о том, что на территории нынешней Турции тюрки пришлые и они никак не могут быть доминирующей национальностью.

- А как насчет других тюркских стран?

- В Азербайджане в этом плане идеальная ситуация. Здесь, конечно же, живут и другие национальности, но тюрки - коренное население, и они - доминирующая культура. Среди тюркских стран мне больше по душе Азербайджан. Здесь чувствуется динамичное развитие тюркского сознания. Мне кажется, именно здесь центр тюркского мира. В Узбекистане создали миф о "звезде Востока", но их дух сломлен.

- Вы читали "Рухнаме" Туркменбаши?

- У меня нет времени на такие вещи. И вообще, по-моему, туркмены - это не тюрки. Они - отюрченные персы. Это и объясняет их нынешнее положение.

- Вы утверждаете, что многие народы мира имеют общие с тюрками корни. А как вы относитесь к теории о том, что индейцы Америки тоже имеют какое-то отношение к тюркам.

- Эта теория принадлежит канадскому ученому. Но в этом нет ничего нового. Когда часть населения уходила из Центральной Азии в Америку, они еще не были тюрками. Тогда еще не сложились народы, был общий примитивный язык - названия предметов первой необходимости и т.д. Одним словом, первобытные люди. Но говорить, что это были тюрки, по крайней мере, несправедливо. Так как разница в культуре огромная.

- А как насчет теории Тура Хейердала о том, что викинги - это тюрки?

- Ну какая тут может быть теория? Наивно говорить об этом. Дело в том, что в моей новой книге - "Огузы", этому посвящена целая глава. Причем не на таком поверхностном уровне, а достаточно серьезно - о происхождении викингов, об их связи с тюркским миром. Великий путешественник увидел какое-то сходство. Но тут более чем сходство. Есть много вещей, о которых он просто не знает.

- Вы писали о кыпчаках, огузах, а о других ветвях тюрков вы собираетесь что-то написать?

- Первая книга посвящена кыпчакам - это древняя история тюрков. А другая - средневековью - это уже период огузов.

- То есть вы разделяете ветви тюрков по временному признаку?

- Разделение тюркских народов началось в новой истории. Средневековая история только подходила к этому. В древней истории это был единый народ.

- Единый тюркский народ - кыпчаки?

- Кыпчаки были тенгрианцами. То есть в доисламский период тюрки называли себя кыпчаками - существовало государство "Дешти-кыпчак". А в слове огузы есть оттенок мусульманства. То есть пришло новое время. И распространителями, а также главными теоретиками мусульманства были тюрки - именно тюрки-огузы. В древнетюркских языках "огуз" означает мудрый.

- Часто говорят о противостоянии христианского мира тюркскому...

- Никакого противостояния между тюркским и христианским или тюркским и исламским миром нет и не может быть. Католическая церковь тоже имеет отношение к тюркам: "каталык" означает союзники. Они союзничали с тюрками. Именно тюрки распространили христианство. Говорить о конфронтации тюрков с христианами все равно, что говорить о конфронтации брата с братом. Каждый второй римский папа - тюрок. Последний римский император Рамол Августо был тюрком, Констанций был тюрком. В Византии и в западной римской империи язык армии был тюркский. По сути дела, это был второй язык в стране. Я думаю, что даже не надо говорить о какой-то конфронтации.

Ведь Константинополь тоже тюрки строили. Император пригласил тюркских мастеров для постройки нового города. Это важно. А разговоры о конфронтации и подковерные игры нужно забыть. Ведь именно они и мешают тюркам.

Посмотрите, что происходит в мире? То, что творится на Балканах, - братоубийственная война. Ведь сербы, да и все балканские народы - тоже тюрки, и сегодняшние балканские войны - "это уничтожение тюрками друг друга".

- Каковы ваши планы на будущее?

- Я работаю над трехтомником. Первая часть - это кыпчаки, вторая огузы, а следующая будет - тюрки. То есть новая история. Эта часть может оказаться самой сложной. И она самая кровавая. Пала Османская империя, проводилась политика физического уничтожения тюрков, произошли кровавые события в России по отношению к тюркам. Об этом всем нужно рассказать.

- Как вы думаете, ваша теория может подействовать на политические процессы?

- Шамиль говорил, тот, кто думает о последствиях, - не герой. Я не думаю о том, как это должно подействовать на людей. Для меня самое главное, чтобы это было правдиво, честно и понятно. Кто и как это воспримет, уже другой вопрос. Прочитавшие мою книгу люди говорят, что они начали гордиться тем, что они тюрки. Это меня радует.

- А вам не кажется, что подъем национального самосознания непременно приведет к политической активизации?

- В каждом тюрке есть тюркский дух. А если человек силен духом, это не означает, что он выйдет на площадь и будет угрожать другим. Это означает, что у него появится гордость за самого себя, за предков. А политические штучки-дрючки - это неважно. Я не связан ни с какой политикой.

- Как ученые круги России относятся к вашим трудам?

- Один мой знакомый, профессор-тюрок родом из Алтая, рассказывал мне, как он купил мою новую книгу и дал почитать своим коллегам. "Мурад Искандерович, - говорит он. - Как же они вас ненавидят. А мне все равно приятно".

Вот так и относятся. Ведь ненавидят потому, что не могут опровергнуть. Они злятся. Мои работы, может, и не вызывают восторг, но с ними считаются. Мне приятно, что практически во всех тюркских республиках - Якутии, Хакассии и др. к этой теме большой интерес. Я пишу не для Москвы - я пишу для своего народа.

- А вам эта ненависть не мешает?

- Я выступаю в роли писателя. Иногда мне говорят, что я пантюркист. Но почему никого не обвиняют в панславизме, пангерманизме?

Обложка  журнала «Евразия», где вышла статья  Мурада Аджи «Великая Степь и Европа». И обложки журнала «Илин», где опубликовано интервью «Мы – тюрки» http://ilin.sakhaopenworld.org/2002-2/adji.htm  Статья и интервью основаны на материалах доклада о духовных ценностях тюркского мира. Доклад был сделан на  II Международном научно-практическом семинаре «Общечеловеческие ценности мировых религий как основа устойчивого развития», проходившем в  2001 году в Москве под эгидой ЮНЕСКО

На III Международной книжной ярмарке в Алматы. 2005

Нахичевань. У стен Старого города. На месте взорванного пантеона, где, по преданию, располагалась могила Ноя. Азербайджан. 2005 год

Среди участников экспедиции, организованной Нахичеванским государственным университетом и Нахичеванским отделением НАН Азербайджана.  Завтрак у подножья горы Гямигая. Азербайджан. 2005 год

Петроглифы горы Гямигая (гора Ковчег). Нахичевань. Азербайджан

Выступление во время экспедиции на гору Гямигая. Импровизированный доклад пришлось делать, облачившись в камуфляж.  Местность, где расположилась экспедиция, простреливалась снайперами.  Азербайджан. 2005 год

Встреча с Президентом Азербайджана

. Баку. 2005 год

Перед докладом на Международной научной конференции по сравнительному литературоведению в Баку. Азербайджан. 2005 год

Новая поездка к лезгинам. Спустя 15 лет по следам очерка «Лезги из Тагирджала». 2006 год

В лезгинской мечети, сохранившей традиции Кавказской Албании. 2006 год

Кадры из фильма «Дыхание Армагеддона» (Национальная история и национальная идея), снятого по книгам Мурада Аджи. 2007 год

На обсуждении   фильма «Дыхание Армагеддона» в Бакинском государственном университете. Азербайджан. 2007 год

Творчество Мурада Аджи изучается в школах Казахстана.  В одной из школ Казахстана создан кабинет его имени

На  научно-практической конференции школьников  «Тюркский мир» .  Якутия. Верхневилюйск. 2007 год

На съемках в Азербайджане. Подготовка  фильма о Кавказской Адбании . 2007год

Встречи в Казани. 2011 год

Обложки книг, вышедших с 1992 по 2010 годы. В 2010 году выходит книга «Без Вечного Синего Неба», которая стала заключительной точкой в его многолетнем творчестве: «Автор отдал здоровье, чтобы восстановить правду об униженной России, он вернул людям память, а сам тяжело заболел…»

В 2011 году Мурад Аджи участвовал в проекте «Тюрки России». Проект осуществляли Русское географическое общество и Межгосударственная телерадиокомпания «Мир». Проект «Тюрки России» получил  грант из рук В. Путина

Кадры из фильмов «Алтай», «Чувашия», «Якутия»

На празднике, посвященном 20-летию творческой деятельности Мурада Аджи. Праздник под девизом «Единый народ единой страны» проходил в Доме Асаддулаева. Москва. 2013 год

Национальная идея для России

Мурад Аджи

24 марта 2013 года

     10 марта в доме Асадуллаева прошел вечер по случаю 20-летия творческой деятельности Мурада Эскендеровича Аджи под девизом: «Единый народ единой страны». Концепция программы, предложенная самим юбиляром, была выбрана не случайно, т.к. он неустанно ведет огромную работу по поиску общих исторических корней во имя общего будущего.      

«Следы былого проступают всегда неожиданно и проступают там, где их не ждут, – пишет автор. Замечено же, что причины великих событий, равно как и истоки великих рек, не заметны. Но они есть! Их надо всего лишь найти, если знаешь, где и как искать». И уже два десятилетия М. Аджи – ученый, подвижник, незаурядный человек, неутомимо собирает затерянные или специально затертые исторические следы Великой тюркской цивилизации. За это время им написано вместе с переработанными изданиями 18 книг на русском и английском языках, а также множество статей, которые стали духовной пищей незаслуженно отодвинутых на второй план народов, широко представленных на географической карте России и за ее пределами. Труды писателя, порой эмоциональные, восторженные, выполняют свою главную задачу: пробуждают у коренных жителей страны гордость за свою родную культуру, ее вклад в мировую сокровищницу, вызывают забытое чувство ответственности за будущее своей исконной земли.

  Духовное и историческое наследие творчества М. Аджи бесценно. Оно формирует вневременное цивилизационное пространство народов, по рождению и духу считающих себя тюрками. Их роль в историческом развитии и в современном мире, растерзанном войнами и олигархическими переделами, огромна и для России может стать одной из главных «скреп» ее целостности. Славяне и тюрки, проживающие на огромных просторах нашей Родины в течение большого исторического отрезка времени, сформировали общий менталитет, культуру, быт, традиции, и чем раньше наши правители откажутся от бредовой идеи – создать моногосударство с русско-православной доминантой, тем менее болезненно это откликнется на судьбах граждан страны, включая русских. В своей книге «Азиатская Европа» автор приводит по этому поводу слова Ф. Тютчева, славянина по духу и тюрка по крови, как политики во все времена пытались противопоставить нас друг другу в угоду шкурным интересам. 

Хотя враждебною судьбиной

И были мы разлучены,

Но все же мы народ единый,

Единой матери сыны;

Но все же братья мы родные!

Вот, вот что ненавидят в нас!

Вам не прощается Россия,

России – не прощают вас! 

      Претерпев выпавшие испытания, мы, тюркоязычные народы, до сих пор живы и будем жить! И просто так по чьей-то задумке от своей Родины отказываться не собираемся, а уж считать себя людьми «второго сорта» – никогда! И подтверждением тому явилась встреча в доме Асадуллаева – Татарском культурном центре г. Москвы.

В зале собрались татары, башкиры, алтайцы, кумыки, балкарцы, карачаевцы, крымские татары, азербайджанцы, казахи, якуты, узбеки, русские – Советский Союз в миниатюре, и объединяло всех чувство родственной близости, смешанное с тревогой о будущем – единый народ единой страны!

На сцене ведущий программы Г. Искандяров, общественный деятель, пассионарий, много лет своей деятельности посвятивший отстаиванию и защите интересов тюркских и мусульманских народов страны, главный зачинщик данного мероприятия. Вначале он вкратце рассказал о вековой истории Татарского культурного центра, созданного по замыслу бакинского нефтепромышленника Шамси Асадуллаева. Также были выражены слова благодарности современникам, способствовавшим возврату этого значимого объекта настоящим хозяевам: В. Путину, Р. Акчурину, Ф. Мухаметшину, Ю. Лужкову, М. Миначеву, Р. Галимову – общественность должна знать своих героев. Затем он перешел к основной программе этого своеобразного тюркского фестиваля.

Творчество автора как никогда актуально для сегодняшней России, мечущейся в поисках национальной идеи. А она, оказывается, на поверхности – читай М. Аджи, и каждый поймет: мы – братья. Единый народ единой страны – эта мысль является главным рефреном всех его книг.

Республика Татарстан по достоинству оценила его исторические и культурологические находки, отметив государственной наградой. По этому случаю заместитель полномочного представителя Республики Татарстан при РФ А. Файзуллин вручил писателю-публицисту нагрудный знак Министерства культуры республики «За достижения в культуре».

Потом выступили председатель РТНКА г. Москвы Р. Акчурин, ветераны татарского общества «Туган Тел», гости, ученые–востоковеды, писатели, представители национальных объединений столицы, а также партии «Яблоко». Они рассказали об отношении читателей к творчеству юбиляра. Во многих республиках и странах СНГ М. Аджи – самый рейтинговый писатель. Основной лейтмотив выступлений – это огромная благодарность Мураду за его титанический труд, за возрождение культуры тюркских народов, за его прямоту, честность и смелость. Однако за эти качества приходится дорого платить, часто здоровьем. Но только таким мужественным и стойким людям дано делать историю.

      Слова доктора исторических наук профессора А. Зубова: «Нация велика не тем, что скрывает плохое, а тем, что находит в себе силы указать на плохое в своем прошлом и изменить умы к лучшему. Только честное и критическое отношение к прошлому может создать человеческое будущее в нашей стране — в том числе и в межнациональных отношениях», – как нельзя лучше характеризуют творческое кредо писателя.
     

Юбиляр в этот вечер удостоился еще нескольких наград, земляки из Дагестана наградили его знаком «Почетный гражданин Хасавюртовского района», а также подарили участок земли на родине его предков, кумыков. Представители делегаций вручали благодарности, грамоты и всевозможные подарки: картины, каминные часы и книги от общественного деятеля Ф. Фарисова, настенные часы от крымских татар, авторские книги от азербайджанского писателя и многое другое. Казахи подарили национальный халат и шапку. Зазвучали кумыкские мелодии, и на сцену поднялся Мурад. Сдерживая эмоции, всех тепло поблагодарил, облачился в подаренные одежды. И вот наблюдаем полное преображение, перед нами – великий хан, наставник и учитель. В облике, полном достоинства, стати, духовного света – воплощение Великого Тюркского духа. Огромное человеческое спасибо ему и его второй половине – прекрасной Марине, достойно разделяющей радости и печали интересного, но и трудного пути раскрытия неизвестных страниц истории наших предков.

Речи выступающих чередовались с концертными номерами. От каждой делегации было представлено один-два номера. Но какие это были номера! Не песня лилась со сцены, а душа народа ликовала, изливалась, стонала под гнетом истории, но всегда заново возрождалась и гордо шла по планете, отстаивая свое право на жизнь, ниспосланное свыше и ничьим законом не могущее быть отмененным.

Вечер длился свыше трех часов без перерыва – зал не сводил глаз со сцены. Видно, темы, затронутые творчеством М. Аджи, всколыхнули всех присутствующих, и «не ровен час», этот фестиваль может стать поворотной точкой, началом великого единения России. Здесь и сейчас, в актовом зале дома Асадуллаева, на наших глазах, возможно, закладывается фундамент новой процветающей и крепкой державы. Ведь Родина, по определению, должна быть оплотом и опорой всех граждан страны, чтобы каждый народ, каждый человек был для нее одинаково ценен!

Вечер удался. Выступали люди разных национальностей, делились наболевшим, и зал был солидарен с выступающими. Отрадно было видеть среди участников фестиваля молодежь, за ней – будущее. И кому вовремя удастся привить ей любовь к своей культуре, традициям, вовремя поддержать – тот и обеспечит своему народу бессмертие. В этой связи заслуживает всяческих похвал деятельность Фонда карачаево-балкарской молодежи «Эльбрусоид», а также целенаправленная работа с перспективными студентами из Якутии.

В рамках фестиваля весьма ярко выступили зрелые и совсем молодые артисты: Т. Малакаев, Ф. Саяхова, М. Гаянов, студия танца «Джигитле», З. Кабардокова, А. Рахметов, М. Петрова, С. Макарова, З. и Н. Абибуллаевы, Р. Нур, Г. Галямова, Т. Хасенов. Приятной неожиданностью стало блестящее выступление солиста Мариинского театра Тимура Абдикеева.

Но главным центром притяжения на этом большом меджлисе, конечно же, был сам Мурад Эскандерович Аджи, которому все от души желали здоровья, успешного продолжения творческой деятельности, новых открытий на пути к истине.

Огромное спасибо всем участникам, подарившим нам этот удивительный праздник!

В заключение хочется сказать президенту Путину В.В.:

Мы, народы России, любим и дорожим своей Родиной, живем и трудимся ради ее процветания и будущего наших детей. Честно выполняем свой гражданский долг, в годину лихолетий достойно защищаем ее от врагов и захватчиков. А ваша задача, как президента – гаранта исполнения основного закона страны Конституции РФ – заставить недобросовестных чиновников разных мастей ему подчиниться. Обеспечить всем гражданам достойное проживание, равные возможности и равные права.

Российская Федерация – многонациональное и многоконфессиональное государство. И мы, ее граждане, должны ощущать себя единым народом единой страны!

Ну когда же вы это поймете наконец? 

Д. АГИ.

Юбилейные издания книг Мурада Аджи, выпущенные к его 70-летию. Москва. 2014 год

На празднике в честь 70-летия Мурада Аджи. Кумыкский музыкально-драматический театр. Махачкала. Ноябрь 2014