Мурад Аджи
Тюрки и мир: сокровенная история.

Часть III
Под знаком креста и полумесяца

Арианская Европа
      ...Иные потомки кипчаков против католичества протестовали иначе — они родами и семьями уходили на север, подальше от Римской церкви, за Рейн. Дух свободы там жил со времен Аттилы, о чем свидетельствуют исторические памятники той поры и поход самого Аттилы в 435 году. На Европейском Севере он основал новые ханства.
      Те памятники неплохо сохранились, они разные. И вовсе не безмолвные, как ныне принято думать, это курганы и камни с руническими письменами, которые можно читать.
А еще это не забытый, но по-настоящему не прочитанный, народный эпос. И конечно, люди — носители традиций, или генетический и антропологический «материал», подделать который невозможно. Он — в Литве, Польше, Чехии, Германии, Австрии, Дании, Голландии, Бельгии, Люксембурге, Швеции, Норвегии, Исландии... Словом, в народах, не сразу подчинившихся Риму и не сразу принявших католичество. За них, за эти страны, в конце Средневековья шла изнурительная война, с трудом Рим одолел здесь дух свободы.
      С IV века там начала складываться своя культура и своя политика, потому что там стали исповедовать другую европейскую религию, еще одну ветвь Единобожия. Не христианскую. Ученые ее назвали «арианство», она — уникальнейший знак средневековой эпохи, была когда-то соперником католичества и греческого православия. Ее яркий след — протестантизм, который до сих пор определяет модель жизни миллионов людей.
      И он плод Великого переселения народов, еще один плод тюркской культуры, подаренный Европе Востоком.
      Ныне арианство европейцы не знают, забыли, называют язычеством. В том малознакомом слове даже специалисты видят ересь египетского епископа Ария, что абсолютно неверно. Северная Европа, ее старая вера, не имела и малейшего отношения к Египту, к Арию, она лежала далеко в стороне от христианских страстей, бушевавших в Константинополе, Александрии и Риме, начиная с IV века. То был свободный от духа «греческой веры» регион, самостоятельная территория, которая имела лишь некоторые внешние признаки сходства с религией Ближнего Востока... У них был общий исток!
      Здесь, на Европейском Севере, со времен Великого переселения тоже узнали и тоже сохраняли алтайское вероучение о Боге Небесном, но в ином, не христианском, обрамлении. Их, эти зарождающиеся традиции, по-своему вплетали в канву новой европейской культуры, которая получала права на жизнь к северу от Рейна и Дуная. Делали это «германцы», и делали не по указке Константинополя или Рима. Сами. По своему собственному усмотрению.
Закладывалась самобытная культура Центральной и Северной Европы. Новая. Европейская, но другая. Отсюда «арийцы», «ариане» — так христианское духовенство назвало «германцев», «варваров», то есть выходцев с Алтая, которые поселились в Европе и, естественно, не приняли чуждую им «греческую веру» во всех ее проявлениях. Не признали они и главенство Византии в политике. Конечно, христиане не могли посчитать ариан своими единоверцами. Наоборот, смотрели на них как на врагов. Противников. Конкурентов.

      Обращает на себя внимание специально созданная путаница, которой окружено арианство в церковной и исторической литературе. Два независимых и несвязанных друг с другом явления духовной жизни выдаются за одно. Учение связывают с епископом Арием, не отмечая, что оно, это учение, существовало задолго до рождения Ария, по крайней мере, за пять веков. Оно развивалось в общинах Закавказья, Ближнего и Среднего Востока и организационно выразилось в создании в IV веке Армянской, Албанской, Коптской и других церквей, которые называются «монофизитскими», или нехалкидонскими Церквами.
      В Европе же тема арианства совершенно иная, там она связана с непризнанием Христа Богом, а значит, с непризнанием «Наместника Христа», то есть с папой римским. Проблема арианства здесь стала актуальной в связи с борьбой за идейную гегемонию Церкви среди «варварских» народов (тюрков, названных готами, вандалами, лангобардами, франками и т.д.), у которых это учение пользовалось большим влиянием вплоть до IX — X веков.

      Так и было на самом деле. Появились два враждующих лагеря, Севера и Юга, говорящих на одном языке, но исповедующих разную духовную культуру. Отсюда, естественно, еще одно деление на «народы».
      Видимо, здесь надо подчеркнуть, что имя «ариане», или «арийцы» родилось не в Европе и даже не на Ближнем Востоке. Его знали на Тибете, в Персии, Индии еще до новой эры, имя относилось к пришельцам с Алтая. На Тибете, например, есть область Арий, где две с половиной тысячи лет назад осели те самые пришельцы. А в Иране — провинция, нынешнее название которой созвучно слову Германия (Керман, Герман), где издревле, со времен Персии Ахеменидов, обосновались тюрки. О той далекой восточной стране Ариил упоминает и Библия.

       В Туве, например, известен царский курган Аржан VII — VIII веков до новой эры, в нем 70 погребальных срубов со скелетами коней, оружием и другими предметами. Здесь, пожалуй, самый древний «отпечаток» культуры, связанной с ариями. Именно на эту связь указывает имя кургана и находки археологов. Название «аржан» дословно означает «вереск», «можжевельник», используемый для окуривания и очищения от злых духов, оно созвучно древнетюркскому «арыг» (святой, чистый, благородный). Отсюда — арий.

      У европейских и азиатских арийцев тотемные знаки были одинаковы, будто срисованы один с другого, это аджи (равносторонний железный крест) и мандала (ковчег-мощевик). Только так и должно было быть, то — знаки Алтая, которые, по преданию, полагались «хранителям       Вселенной», проповедникам Единобожия.
      Разумеется, европейское арианство, вопреки излишней настойчивости нынешних теологов, не имело отношения к христианству, потому что оно (его традиции!) жило и здравствовало до новой эры, то есть задолго до утверждения императором Константином христианской религии. Сам Арий, от которого выводят арианство, был выходцем из «индийских общин» Египта, отсюда его «алтайские» познания. И неегипетское имя! Оно не встречалось на берегах Нила до прихода тюрков, зато встречалось на Тибете, в Индии, в Кушанском ханстве. У тех, кого называли «ханифами», или «несторианами»
      Отрицать арианство как самостоятельное вероучение глупо. Не видеть в нем следов Востока, а видеть заговор каких-то антихристианских сил неправильно вдвойне. О какой ереси, о каких заговорах речь, если «греческая вера» при Арии ничего собой не представляла. Бороться с ней не требовалось, она была слабее неоперившегося птенца. А то, что ариане, и не только они, были противниками христиан, их соперниками, это бесспорно. Ариане (как потом и мусульмане) отстаивали чистоту Единобожия, кроме Всевышнего, никого над собой не желали знать.

      Примером могут служить и «присциллиане», приверженцы учения, которое набирало силы в Испании и других южных странах. Оно представляло собой некую композицию положений манихейства, гностицизма и местных верований. И их учение было обращено в первую очередь против христиан, но в нем угадывался интерес «иранской» политики в Европе. То был ее «троянский конь». Христиане не смогли дать ему идейный отпор, у них не было багажа знаний. Теологический спор решился на светском суде в 384 году, присциллиан обвинили в магии и проповеди нравственной распущенности, что каралось смертным приговором.

      Такова была их правда. Ариане жили с ней. Стойкость в вере, духовная чистота придавали их культуре и им самим уникальность и своеобразие.
      Огромным авторитетом у ариан пользовался Ульфила (311 — 383), один из основателей этой веры в Европе, ее патриарх. По крайней мере, известно, он совершил тот же духовный подвиг, что его современники, святые Иероним, Августин и другие «доктора» Католической церкви. Они учились и росли в одной культурной среде. Ульфила дал арианам свою «Вульгату», то есть нехристианскую Библию. Очевидно, то был, как и у католиков, перевод тюркской богослужебной книги, однако с иными комментариями. Там, например, не было Книги Царств, где описаны ратные подвиги библейских персонажей, видимо, они, подвиги, были знакомы готам по другим источникам... Этот «неполный» текст и лег потом в основу арианского учения, которое набирало силы на севере Европы.
      Католичество и арианство, судя по всему, родились в одно время, они росли, как братья-близнецы. Их кормили из одних рук и одной пищей...
Той «северной» Библии уже нет, как нет и арианства, папская инквизиция решила их судьбу, но остались отдельные фрагменты и комментарии «Skeirihs» к той Библии, очень странный документ. Он упомянут в книге «Христианство у готов», которая увидела свет более ста лет назад. Кто был автором тех комментариев, неясно, автор же книги обратил внимание на обилие «слов и оборотов речи, которые готскому переводу [Библии] почти несвойственны». Здесь явно какая-то неразгаданная тайна... Видимо, как в Персии, в Византии, в Армении, в Северной Европе существовал язык посвященных в тайны религии — на нем говорили правители, священнослужители — и был язык простонародья. Отсюда столь разительное несходство между «Skeirihs» и текстом Библии, отсюда и та жестокая борьба, которая велась на севере Европы за утверждение арианства: одни ханы склонялись к католичеству, другие, как отметил Гиббон, тех, «которые отказывались поклоняться Богу своих предков, немедленно предавали сожжению вместе со своими палатками и со своими семействами».
      По сути же речь шла о тексте, который разъяснял учение о Боге Небесном, так следует из названия... если его перевести с древнетюркского языка.

      Кстати, начало готской молитвы «Отче наш» звучало: «Atta Unsar...». Слово atta обозначало «сначала главу семейства, потом начальника племени и служило корнем для теперешнего германского выражения Adel, дворянство». Если отбросить удвоение согласных, пришедшее с более поздней традицией, то получится четкое тюркское «ата» (отец). С этого древнего слова начинались и молитва германцев, и корни германской знати. В нем же был и исток европейского арианства, которое позже презрительно назовут «язычеством».
      Выходит, в крошечном «ата», как в волшебном зеркале, отражена сокровенная история германцев.

      Не менее «странно» и другое, в конце IV века, как известно, между католичеством и арианством началась острая конкуренция по выработке «европейского» обряда нового богослужения. Тогда епископ Амвросий сочинил первые христианские рифмованные гимны, которые потом ввели в традицию Католической церкви. Их, эти гимны, читали распевно, они появились, как записано в хрониках, чтобы «конкурировать с арианами» в истинности обряда.

      Здесь историки расходятся во мнении, Амвросий ли начинатель европейской поэзии? В противовес ему приводят произведения Пруденция, который, видимо, был старше, хотя жили они в одно время. Его стихи представляют как пример античной поэзии, но с новыми героями, которые радостно отрясают с ног своих прах старого мира... Странное представление, не правда ли?
Если не было античной поэзии, то были ли ее «старые герои»?.. Тем более воспеваемые автором «Перистефанона» подвижники — не герои-одиночки, это воинство, которое борется, страдает, гибнет, чтобы победоносно воскреснуть вновь. По сути, произведение воспевает Великое переселение народов, с которым соприкоснулась тогда Западная Европа.

      Любопытно, не правда ли? Хотя «конкурировать» не вполне точное слово, потому что речь тогда шла о соответствии тому богослужению, которое вели ариане и тюрки Алтая.
С тех гимнов, между прочим, как отмечено специалистами, началась европейская поэзия! То первые рифмованные строчки, которые услышали латиняне... Впрочем, может быть, и нет — не первые. Время сохранило другие примеры тюркской поэзии, иным ее строкам более двух тысяч лет, они высечены на камнях Алтая рунами. Бессмертные эпитафии.
      Явно не дрожащая рука новичка выводила, например, и эти яркие строки:

Бог создал мир низин и мир высот,
чтоб там всегда вращался небосвод,
чтоб звезды там вершили свой полет, —
там ночь исправно день сменяет.
Бог небесам цвет бирюзы придал,
нефриты звезд по небу разбросал,
созвездие Весов он нанизал, —
и ночь исправно день сменяет.
Скакун Судьбы над миром проскакал —
огонь он высек, и заполыхал
мир травяной: стал жарок, дымен, ал...
И пламя до сих пор не затухает.
(здесь и далее перевод А. Преловского)
Не исключено, что в раннем Средневековье европейцы слышали эти стихи:
Щедрость Господня — она, говорят, самоцвет,
Щедрость Господня — ее драгоценнее нет.
Но драгоценней сапфиров мой Бог — ты,
                    могучий герой.
Но драгоценней рубинов — могучий герой мой,
Бог мой.

      Строки за века не поблекли, не потеряли красоты... их просто забыли.
      ...Говоря о поре становления Католической церкви, надо ли молчать и о том, что император Валент (364—378), который правил до прибытия в Рим Феодосия I, был «твердым арианином»? Традиции Алтая были не чужды ему, писали биографы. Больше того, Валент изгнал из Рима сторонников «греческой веры», которых не переносил на дух... Такова подлинная римская история, не терпящая фальши.
      И думается, совсем нелишне напомнить в той связи, что католики при Феодосии и ариане при Ульфиле обряд посвящения в веру (крещение) осуществляли одинаково — в баптистерии, троекратным погружением в освященную воду. И те и другие повторяли ары-алкын, которому учили в Дербенте. Лишь при папе Григории Великом католики внесли изменения в тот алтайский обряд, о чем папа уведомил в 591 году в письме епископа Севильского Леандра. Его письмо сохранилось.
      Григорий, можно сказать, был последним папой «римского» мира, он обогатил католичество, провозгласив лозунг «разрешение и связывание», с которого, собственно, и начался отход от прежних общественных ценностей и обретение новых, то есть тюркских. Это осуществили в эпоху Карла Великого. Папа Григорий, между прочим, писал свои воззвания на «народной латыни», он действительно неплохо знал тюркский язык. Его прозвание Двоеслов говорило само за себя.

       История щедра на неожиданности. Карл Великий (742 — 814) из династии Каролингов, которого считают основателем Франции, объединителем средневековой Европы, по родословной тюрк, по тамге — тоже тюрк, из рода Балтов. Настоящее имя Чарла-маг (Charlemagne), что переводится «зови славу». Имя весьма распространенное.
      Чтобы скрыть историческую правду, европейцы умышленно придали именам многих исторических персонажей латинское звучание, дабы события потеряли былой колорит. Напомним, знаменитого рыцаря Карла Смелого, герцога Бургундского, при жизни звали Темир (Temeraire). Подобных примеров много. Двойные имена были привычны в Европе, одно звучало на тюркском языке... Но это же еще один бесспорный след Великого переселения народов.
      Так, отца Карла Великого звали Пипин Короткий. Точнее, Pippin Der Kurze, что в тюркском звучании — «Пипин, ставший важным, солидным». Имя появилось в 752 году, когда он, палатный мэр, стал королем... При чем здесь «короткий»? Отсюда, между прочим, «курфюрсты», которые уже к XIII веку слагали свою коллегию в Священной Римской империи.
      «Реформаторы» правды поступали примитивно, они меняли в имени одну-две буквы, и «солидный» превращался в «короткого», «смелый» — в «лысого», «божественный» — в «дьявола» и так далее. Например, отец Вильгельма Завоевателя Роберт Великолепный или Божественный (Magnificent) стал Робертом Дьяволом (Devil, Diable), хотя его имя происходило от Дева — Бога Небесного, о чем упоминает древняя сага.

      Тюркская культура входила в европейские города через разные ворота. Входила с севера и с юга. И приживалась...
      Уже потом, то есть после захвата католиками Северной Европы, словам «арийцы» и «арианство» богословы-политики подобрали значение, очень далекое от изначального: тогда мертвых превращали в живых, а живых — в мертвых. Что объяснимо, начиналась колонизация Востока, уничтожали «тюркский след» в истории Европы. Западная церковь стала хозяйкой жизни, ей не нужны были конкуренты.
      И она, объявив инквизицию, повела атаку на Единобожие.
Нынешнюю историю писали они, победители, в их устах старые слова обретали новый смысл. И мир переворачивался с ног на голову. Тюрки не находили тюркам места в тех писаниях, брат не видел брата. В религиозном угаре, охватившем Европу, людей различали не по родству, а по религии. Это было сродни эпидемии. Тогда появились «кочевники», «поганые татары», за душой которых, как утверждали католики, не стояло ничего, кроме дикости и распутства.
      О какой религии тут речь? О какой любви к ближнему? О каком Единобожии? Родной брат стал лютым врагом лишь потому, что иначе смотрел на мир...
      Однако и ангел на Небе записывал то, что вершили человечки в рясах. От суда Божиего не уйти и им, победителям, знавшим, что арианство — не ересь, не язычество, а вера германцев. Вернее, «белая вера» Алтая, к портрету которой добавлены штрихи обряда, бывшего у северян-европейцев (кельтов) до прихода тюрков. То такая же полноценная религия, как иудаизм, христианство, ислам или манихейство.
      Граница между арианской и христианской Европой, конечно, чувствовалась, она делила континент на два разных мира: один — живой и естественный, другой — придуманный и чопорный. Черный и белый. При взгляде с севера темным был юг, при взгляде с юга — север. Ариане укоряли христиан за поклонение трем богам, за отход от Единобожия, те, как могли, защищались с помощью богословских отвлеченностей, сочинением которых занимались усердные «воины Христа».
      Вера, ее чистота и отличала Северную Европу от Южной.
Отсюда, из духовных противоречий, проистекала та вечная вражда, то непримиримое противостояние «германцев» и их соседей, которое не прекращалось ни в Средние века, ни позже. Это история короля Хлодвига и рода Меровингов, это история Женевского княжества, это десятки других историй, которыми пропитана, как кровью, средневековая Европа: тюрки силой или хитростью навязывали тюркам же свою веру, свою правду. И это, может быть, самое поразительное в их сокровенной истории.
В том противостоянии позиция ариан была честнее. Они не уничтожали католиков физически, наоборот, в любом своем городе, в любой своей стране давали им свободно исповедовать христианство. Католики же действовали иначе, сознание превосходства, которое, видимо, коренилось в их римско-имперском прошлом, довлело, и они не очень утруждали себя диспутами, неизбежными в религиозной войне.
      Шли напролом, уповая на штык, а не на слово.
      Вражда достигла апогея при Карле Великом, которого взорвала независимость ариан: по воле папы он выступил в тот легендарный поход против цитадели арианства в Северной Европе и нанес арианству если не смертельную, то губительную рану.
      Люди в рясах, исправляющие историю, хорошо знают, что с 336 года арианство как религия господствовало на континенте. Ведь император Константин, основатель христианской Церкви, покаялся в содеянном грехе и предоставил все права не христианству, а именно арианству, которое было верой, далекой от политики. Дети Константина дали арианству господствующее положение в учении Церкви, которое формировалось тогда. Эти факты изложены в христианской энциклопедии. Упоминая о них, мы не открываем ничего нового. Лишь повторяем известное.
      Если бы не Феодосий I, величайший политик — он ради католической доктрины, вернее, ради утверждения тюркских орд на Западе пошел против решения Константина — сегодня вряд ли кто вообще слышал бы о Христе. Христианство разделило бы участь присциллианства.
      Сколько трагедий и горя удалось бы избежать. Однако не избежали...

      Когда в христианстве начались трения, иные латинские тюрки, опоясав себя поясом счастья и не желая конфликта с духовенством, меняли благоприятный Юг на неуютный Север, они уходили семьями, чтобы сохранить свободу. Сюда, на северные земли, они несли свои знания и умения, например, выращивать коней, пахать землю, чего аборигены, естественно, не знали. Как не знали черной металлургии, кузнечного дела, строительства из кирпича.
      Арианская Европа взрастала медленно. Она не имела потенциала и опыта власти, который был в странах бывшей Римской империи, не имела и такого населения. Ее климат был иным. Тем не менее. Она располагала природными ресурсами, которых не было у христиан — ни у византийцев, ни у римлян. Это существенно меняло ориентиры в политике, делало северный мир привлекательным.
      Залежи железной руды в Норландии и тюрки, умевшие плавить ее, к IX веку сложили политическое лицо Скандинавии, ставшей лидером арианства.
...Когда алтайцы впервые влились сюда, там учредился союз народов. Их назвали готами. А еще участников того союза называли викингами, норманнами (в России — варягами), в мировой истории одно из первых упоминаний о них относится к 839 году, тогда посольство северян прибыло в Константинополь. То были не новички в политике, не дикари, завернутые в шкуры. Их известность страшила греков и одновременно манила к себе. Еще бы — враги католического Рима, которые завоевывали одну за другой его колонии на севере Европы, и папа даже не противился. Расстановка сил была в пользу северян. И все чувствовали это.

       Показателен Пролог «Круга Земного», книги, собравшей некоторые саги норманнов. По мнению скандинавов, это своеобразная энциклопедия Северной Европы, рассказывающая о легендарных временах вплоть до последней четверти XII века. Время викингов, утверждает сага, началось после того, как правитель Фрейр «был погребен в кургане в Упссале», то — первый курган в Скандинавии. До этого был «век сожжения», когда покойников сжигали. «А после того, как Дан Гордый, конунг датчан, велел насыпать курган и похоронить себя в нем в бранных доспехах вместе со своим конем и всей сбруей и разным другим добром, многие его потомки стали делать то же самое, и тогда в Дании начался век курганов, а у шведов и норвежцев еще продолжался век сожжения».
      К сказанному добавим: обряд захоронения едва ли не самый консервативный, его меняют только с приходом новой духовной культуры. Именно с тех пор, когда появились курганы, в Скандинавии четко обозначилось «присутствие» Алтая. Курганы, кони, оленные камни и другие знаки Алтая не появились здесь сами собой.
      Не менее показательно другое, следующее из «Песни о нибелунгах», а именно появление титула «каган». Хакан, хегни... Этот титул, как известно, носил только правитель тюрков. Случайно появиться в Скандинавии, разумеется, не мог и он. Хокон стало именем собственным.

      Греки, желая быть ближе к норманнам, предлагали им выгодные экономические проекты, в частности торговлю, для которой наладили путь «из варяг в греки»... Наметился новый политический союз, он проявился не сразу. В скандинавских сагах, в этих уникальных поэтических летописях, о норманнах и их жизни в тот период сказано много: «короли» северных морей, первооткрыватели земель. Мужественный народ. Правители там ездили верхом на конях, их от простолюдинов отличала одежда — высокие шапки, отороченные лисьим мехом, сапоги, наделявшие хозяина признаком знатности. Штаны. Короткие кафтаны... Но это же национальная одежда тюрков, только они носили такую!
      Действительно, другие члены норманнского общества одевались иначе и ходили пешком, они боялись коней. Им запрещали ездить верхом, о чем сообщает сага о рыцаре Орваре Одде, он первым из скандинавов сел на коня, случилось это в конце V века. И неудачно. А норманны-правители, наоборот, отправляясь в плавание, брали на борт коней, без них не могли шагу ступить... В сагах всплывает масса любопытных деталей, на которых, к сожалению, еще не останавливался взор этнографа.
      Удивительные подробности... Действительно, откуда в лесной Скандинавии в V веке вдруг появились степные животные — кони? А ханы-правители?
      Здесь явно повторялась история Персии, Кавказа и других регионов, куда приглашали царский тюркский род на правление. Возможно, так было и здесь, на Севере. К сожалению, неясны иные подробности, многое еще не прочитано. Что-то говорит в пользу этой гипотезы, доводов «за» явно больше. Саги открывают прошлое лишь внимательным, их надо уметь читать — читать по правилам Алтая. Иначе никогда не понять, что слово «сага» тюркское, очень древнее — «савга» (рассказывай историю, повествуй).
      Например, сага о Виланде рисует жизнь кузнеца-мастера — чисто тюркский быт. Высвечивается масса этнографических деталей и мелочей, придумать которые невозможно, даже та, что «связывает» Виланда с Чингисханом: тот и другой из черепа врага сделали чашу для вина. Древний алтайский обычай, о котором знали лишь избранные.
      И в саге о Сигурде (Зигфриде) приметы тюркской символики, особенно интересны сведения о богатырях «нибелунгах»... Страница за страницей саги описывают быт, в котором царствовали тюрки. Мудрые алтайцы в таких случаях говорили: «внимательный человек слышит издалека». И были абсолютно правы.
      В Норландии действительно осело много кипчаков. Иначе — откуда там оленные камни, точно как на Алтае? Археологи установили: камни, вернее, рисунки и орнаменты на них на реке Абакан и в Скандинавии неотличимы. А это же послания, напутствия путнику. Пойдешь направо — встретишь то-то, пойдешь налево — встретишь то-то. Право—лево — ориентиры: север—юг.
      Алтайские узоры (обереги) и драконы украшали корабли норманнов. Приметы их новой культуры хорошо узнаваемы на Европейском Севере. Например, у алтайцев, древних германцев и скандинавов была абсолютно одинаковая письменность. Они понимали друг друга без переводчиков. С чего бы? Их язык потом назвали древнедатским, но это ни о чем не говорит. Исследователи признают, что в те времена «различия между языками скандинавских народностей не осознавались».
      Признание стоит многого.
      Оно возбуждает желание спросить: а почему «восточные» драконы в изобилии встречаются и на ювелирных изделиях северян?.. Там всюду молчащие символы Алтая, их язык не понимает никто. Но они же есть! Они не придуманы.
      Если вспомнить, что норманны исповедовали Единобожие, как алтайцы, то драконы и иные древние символы отходят куда-то на задний план. Своего Верховного Бога скандинавы называли Донар, Дангыр, Тор. А это обращения тюрков к Тенгри, они до сих пор не забыты, например, у чувашей, хакасов и у других народов — хранителей алтайских древностей. Они так и произносят имя Всевышнего.
      Единобожие в древней Скандинавии — историческая реальность, оно появилось в одночасье, вместе с пришельцами-правителями. Факт неопровержимый!
И что показательно, северная религия «развивалась» по той же схеме, как всюду от Алтая до Атлантики: тюркская основа, к которой добавлено что-то характерное из местных верований. Саги точно показывают, как в «биографию» религии вплетали сюжеты из местных преданий. Существовала целая «программа», ее результат налицо, он и вызвал споры в научной среде. Как Единобожие появилось на окраине Европы? Как религиозное учение могло развиться здесь, вдали от цивилизованных Рима и Константинополя?
      Загадка? Отнюдь. Серьезные ученые всегда сходились в одном: скандинавские саги отражают реальные исторические события... Иное дело, как их трактовать.
      Например, датский историк А. Маллэ связывал появление норманнов и их религии с Римской империей, мол, оттуда после победоносных войн Помпея ушло с берегов Меотийского озера (Азовского моря) племя готов, которое вознамерилось в Скандинавии, «в этом убежище свободы создать религию и такой народ, которые когда-нибудь сделаются орудием его бессмертной жажды мщения».
      Мысль, конечно, интересная. Но абсолютно необоснованная. Ее легко опроверг Э. Гиббон, который справедливо засомневался, а могло ли какое-то племя быть «обителью богов»? Лишь в мифах случается такое. Тем не менее точка зрения Маллэ получила признание. Хотя, если следовать элементарной логике, противоречие налицо: проповедовать религию мог человек, знакомый с этой религией, речь же шла о Единобожии, о котором в Римской империи во времена Помпея не знали...
      Саги щедро открывают одну страницу прошлого за другой, показывая, что даже созвучие имен Тенгри у алтайцев и Донар у древних германцев случайным не было. И не потому, что у тюркских народов принято по-своему произносить имя Тенгри — Тенгери, Тегри, Тер, Тура, Дээр, Тигир. Тюрки-европейцы тоже могли произвольно произносить это имя. Такой вывод возможен, но он мало что дает.
      Весомее здесь иное, не звучание слов, а образ Тенгри и Донара! Он был един у алтайцев и германцев. Именно образ! И обряд почитания. А это уже никак не совпадение. Это единство культуры, основанной на Единобожии. Даже если отбросить остальное (коней, железо, одежду, обычаи, письменность), единство налицо... Можно спорить о правителях, об их одежде, даже о письменности, но любой спор уже становится пустым: аборигены Европейского Севера в период Великого переселения народов отошли от язычества. Они познали Бога Небесного. Факт, который надо просто принять.
      Со временем обращение Донар-Тор уступило Одину (Водину, Вотану), которого называли еще и «северным Магомедом», настолько много общего было между верой «германцев» и мусульман. Неудивительно, то ветви одного древа: Единобожие царило и на Востоке, и на севере Европы. Бог Небесный правил там.

       Конечно, не все скандинавы приняли веру в Бога Небесного, иные демонстрировали похвальный консерватизм, что хорошо видно опять же в сагах «Круга Земного». В повествовании о Лейве Эриксоне, который в Х веке ушел в плавание на запад на судне «Большой дракон», говорится, что он привез в Гренландию первого священника... Не все к его поступку отнеслись одинаково.
      Показательно, на севере Европы никогда не было института духовенства, типа римского папства. Вера распространялась спонтанно. И в том состояла слабость арианства, а если смотреть шире, то и «белой веры» Алтая, и ислама. В организации религии они всегда проигрывали католикам, которые создали блестящий институт власти — сильный, агрессивный, цепкий. Собственно, он и являлся определяющим в победах средневекового Запада над его идейными соперниками.

      Религия скандинавов — это явление культуры и времени, незаслуженно забытое в Европе, оно тоже представляло собой единение духовных традиций Востока и Запада. Так, в согласии, получала право на жизнь альтернатива христианству (и греческому, и католическому), так, в согласии, складывалось новое миропонимание, которого северные народы прежде не знали... Это абсолютно непознаваемый процесс — рождение новой культуры. В нем вроде бы все понятно, и ничего не ясно.
      Бесспорно, пожалуй, одно, кроме «греческой веры» на Западе существовал другой противовес католичеству, однако он мало исследован. Мешала папская цензура!

      Именно цензура. Ибо «Сага об Инглингах» говорит, откуда пришел Один — из Азии, из страны, лежащей к востоку от Дона (Танаиса). Он был не бог, а посланник Бога Небесного, то есть пророк, обучивший северян тем искусствам, которыми «люди с тех пор владеют». Один, подобно нагу в Индии, обладал способностью перевоплощения: «...его тело лежало, как будто он спал или умер, а в это время он был птицей или зверем, рыбой или змеем и в одно мгновение переносился в далекие страны по своим делам или по делам других людей»... Этим высшим искусством, как известно, владели лишь алтайские камы, о чем свидетельствует народный эпос.
      Один ввел на Севере те законы, которые были у тюрков. Потому что пришел из страны, которая «лежала к югу от Великой Швеции», она называлась «Страной тюрков», так записано в саге... А с этой строчки, между прочим, начинается история Руси.

      Вражда Севера и Юга имела причины. Неприятие «германцами» католиков было обосновано, они иначе видели мир, иначе желали жить в нем. Каждый видел свое солнце на небе... Фактов тому достаточно, они и позвали в дорогу в конце ХХ века знаменитого путешественника, норвежца Тура Хейердала, на поиски родины предков скандинавов. Его экспедиции в Азербайджан, на Дон были лишь подходом к культурным кладам Алтая. Он, плохо знавший о Великом переселении народов, строил маршруты экспедиций на интуиции, не на знаниях, поэтому и не дошел до желанной цели, до родного алтайского очага. Но направление, выбранное им, правильное — тюркский мир.
      Хейердал заявил: у Скандинавии «иноземные корни». А доказать это не сумел, ученому просто не хватило времени.
      О ее «иноземности» убедительнее всего говорит Иггдрасиль, символ, без которого понять культуру северян невозможно. Это — гигантский ясень, являющийся «каркасом» мироздания. Древо жизни. Иггдрасиль, в сознании ариан, определял вертикальную проекцию бытия, в нем сходились различные миры (земля, небо, подземный мир), давая представление не только о цельности, но и о мере прекрасного. То — суть, истина народной мифологии. Эталон бытия.
Девять разных миров соединял скандинавский Иггдрасиль: у его корней покоился дракон Нидхегг и змеи, средние листья щипали олени во главе с Эйктюрмиром, на вершине древа сидели мудрый гриф с линялым ястребом Ведрфельниром. Корни древа жизни питала влага источника Мимира, откуда начинается судьба каждого человека.
      Вечнозеленое древо, словно янтарную смолу, источало священный мед, в его крупинках таились таланты и умения («мед поэзии», это отсюда!).
Страницы саг посвящены живительному древу, которое, кроме прочего, дало Северной Европе Одина — Бога Небесного: саги «Старшей Эдды» и «Младшей Эдды» убедительны и категоричны. Через познание древа жизни можно понять, как Всевышний вошел в мир Севера... В древе жизни скандинавы увидели и образ равностороннего креста, он был знаком их дохристианской культуры, о чем вещают государственные флаги. И художественные орнаменты, конечно.
      Впрочем, о том же говорят и рисунки на знаменитом руническом камне острова Мен (Англия). Там, в бывшей норманнской колонии, письменно — рунами! — запечатлены мысли о древе жизни... Поразительно, оно было таким же, как на Алтае. До деталей. Лишь персонажей его алтайцы называли иначе, по-своему.
      Без древа жизни когда-то была немыслима культура Востока. И Запада.
Это, пожалуй, самая яркая и самая характерная деталь (после веры, разумеется), она позволяет говорить о единстве культуры человечества, о ее неделимости на Восток и Запад. Ибо никто не скажет и не покажет, где начинается одно и где заканчивается другое. После Великого переселения народов мир стал другим — цельным: он принял религию Тенгри, то есть Единобожие. И раскрасил ее своими красками, в каждом регионе оттенки веры неповторимы. Как и народы там.
      Пусть арианство в Европе ныне малоизвестно. Но оно же было... А что, если эта религия не погибла? Что, если традиции ариан продолжили протестанты? Их потомки? Отчасти так и есть. Протестантизм — это духовный мир, который уместился в тени христианства. Строгий и цельный, имеющий прошлое и будущее. То не «отколовшиеся» католики, как их называют, у них есть свое выразительное прошлое, которого не было у католиков.
      Север Европы в Средние века имел... чуть скуластое лицо. Чистое, как алтайское Небо. И оттого, что его очернили, оно не потерялось. Нет.
      Ариане, запутавшись в тончайших сетях папской политики, стали католиками, случилось это на излете Средневековья — в разных странах по-разному. Их заставили отказаться от веры предков и признать Христа, а вместе с ним власть римского папы. Это же было... Но недолго сохранялся мир в новой папской семье. Другая культура не могла просто так умереть в холодных римских казематах, она должна была выразить себя. И выразила. Поэтому сохранилась.
Католики-северяне нашли силы и провели Реформацию в Западной Церкви, до основания поколебав ее.

      «Ересь» богомилов, катар, альбигойцев была продолжена на севере, в Англии, там она, пожалуй, впервые достигла успеха. И заслуга в том Уильяма Оккамы (1285—1349) и Джона Уиклифа (1320—1384), великих теологов, философов и гуманистов Средневековья. Они одними из первых среди христиан сумели научно выразить то, что тайно носили в душе поколения европейских тюрков, правильность «белой веры». Их мысль отличалась предельной ясностью и привлекательностью.
      «Земная деятельность каждого человека», включая монарха и папу, должна быть способом служения Богу в соответствии с духом и буквой Святого Писания. Эту мысль и сформулировали они, что вызвало негодование Рима. Их творчество было не «сельскими грезами» предшественников, бороться с которыми не требовалось, оно оказало влияние на Яна Гуса, Мартина Лютера и других активных сторонников духовной чистоты на Западе.
      Кроме костров инквизиции, Церковь ничего не смогла предложить взамен, а костры уже ничего не решали, ничего не могли изменить... Реформация благодаря стараниям «еретиков» стала неизбежной.

      Словом, добились признания воззрений своих пасторов. Своих, не папских! То был шаг к свободе вероисповедания, он удался. Но лишь к XVI веку завершился тот путь.
      Протест, несомненно, рано или поздно объединил бы северных тюрков, тогда еще помнивших о своем единстве, о корнях прежней культуры, но этого не случилось. Духовенство Рима оказалось сильнее и изворотливее. Отсюда — только «протестанты», они не выразили своего этнического родства, стали течением в католицизме, хотя это и не вполне так. Протест зародился не в недрах Западной церкви, как утверждают теологи, он был протестом народа. Реформация выявила его, она тайное сделала явным. Но не надолго.

      Реформация разорвала цепь авторитетов, которая мешала ханже мыслить по-своему, а рабу говорить то, что он думает. «С этой минуты папы, отцы Церкви и соборы перестали играть роль верховных и непогрешимых судей над всем миром, и каждый христианин научился не признавать никакого другого закона, кроме Священного Писания, и никаких других истолкователей Священного Писания, кроме своей собственной совести», — писал Э. Гиббон.
      Реформация была прорывом в новую культурную нишу... Или возвратом в старую? С протестантами на север Европы вернулись духовные традиции Алтая.

      Когда точки над «i» в Реформации были расставлены, они всех устроили. Папа получил политическую власть на Западе, а протестанты — свою «белую веру», правда, чуть измененную. Что это было? Сделка? Лукавство? Возможно. Но они принесли Западу мир и согласие.
      Те же кальвинисты и лютеране — ядро протестантов — оставили в божественном пантеоне Христа, зато им позволили возродить обряды и общины, которые были до принятия христианства. Они оставались христианами, фактически вновь став арианами. Вернее, почти арианами. Протестанты отрицают посредников между Богом и человеком, то есть папскую Церковь и ее духовенство. Как древние тюрки, поступок ставят во главу поведения верующего. Упразднили поклонения святым мощам, сочтя их за проявление язычества. Отказались от монашества, которое по алтайскому уставу несовместимо с Церковью... Словом, продолжили традиции арианства, не афишируя их...
      Чем не взаимовыгодная сделка?
      Став католиками, они не приняли латиницу, как полагалось католикам, а с завидным упорством отстаивали готическое письмо, которое им оставил патриарх Ульфила. Тот шрифт стал «национальным» шрифтом, в нем сведущий человек находил неповторимый облик древних германских рун. И тайно гордился своим неожиданным открытием. Папа римский с его вездесущими монахами и тут был бессилен: он мог все, даже усыпить людям память, но не мог лишить их предков, а значит, привить им свое понимание правильности и красоты.
      Арианство когда-то собрало часть германцев в народ (норманнов), но оно же и разделило их. «Германцы» с тех пор так и остались разными. Шведы, норвежцы, финны, датчане, исландцы — пальцы одной ладони, народы одной этнической группы, в XI веке они приняли католичество, в XVI веке — протестантизм и раскололись на мелкие общины.
      Протестантизм не напомнил им об Одине, о древе жизни. О духе предков, наконец. Саги жили сами по себе, люди — отдельно от них... Разрыв культуры отголоском вошел в «Сагу об Олаве сыне Трюгви». Там есть эпизод, когда Один, приняв образ одноглазого старика, предлагал герою съесть кусок конины и тем вспомнить былое. Католики, как известно, запрещали прихожанам употреблять в пищу конину, пить кумыс, называя эту еду «сущностью язычества»... Воспоминания о прошлом были невыгодны папе римскому, который разделял, чтобы властвовать. Протестантское духовенство придерживалось тех же взглядов.
      Культ коня, отличавший германцев, вместе с арианством ушел в прошлое. Хотя еще «Сага о Хаконе Добром» рассказывала о веселых пирах, для которых «закалывали всякий скот, а также лошадей». То было славное время, утверждает сага.
      Былое «племенное» единство люди, конечно, чувствуют поныне и не находят ему объяснений, хотя причины очевидны, они в забытом прошлом, о котором напоминает все скандинавское искусство, где сбережен дух того времени. Выразительны, например, так называемые скальдические стихи, почти священные, близкие поэзии трубадуров, — тот же стиль! Та же тайна! Стихи надо просто прочитать, чтобы вспомнить былое.
      Но как это сделать? Никто не может перевести на современный язык и понять те старинные строки из того затерянного Времени...
      Кто знает, а может быть, в названии финского города Турку, который прежде назывался Або (Абай), ключ от тайн арианства? Топонимика наука емкая, с нее начиналось не одно историческое открытие. Очень уж необычно для Севера это географическое название... Оно, как и скальдические стихи, с двойным, глубоким и потаенным смыслом.
      «Генетическое» непонимание отличает Бельгию и бельгийцев, тоже ариан, которых когда-то покорили католики. В этой стране два народа — фламандцы и валлоны, их не сроднили ни время, ни католичество. Предки фламандцев — тюрки, воины Аттилы, они пришли с Алтая в IV—V веке, их национальная одежда, обычаи, праздники, ремесла и утварь, украшения со стриженым лисьим мехом, кухня, в которой чеснок занимает не последнее место, баня... все «алтайское». Особенно узоры и орнаменты, по-прежнему заметные во фламандской деревне, — на крышах домов обязателен конек или лебедь.
      От родного языка фламандцев отучила Церковь где-то к XV веку. Они теперь не говорят по-тюркски, но помнят отдельные слова и фразы, помнят, что у них был свой родной язык. А этот «фламандский» язык мог бы произвести революцию в тюркологии, пока же он — бесхозная реликвия, к которой прививают чужие корни.
      И «арианская» история Дании, Голландии, оказывается, была написана тюркскими рунами — на камнях, по алтайским правилам. И там католичество утвердилось на излете Средневековья. Великий инквизитор Доминик в XIII веке поразился «сходству далекой Дании с язычниками-куманами», то есть с тюрками Дешт-и-Кипчака, и потребовал заново крестить эту «ужасную страну», отвергшую католичество... Но солнце все равно когда-нибудь вернется на датское небо. Чему удивляться, если саги сообщают о том, что народ этот пришел с Дона и назывался данами.

      Обращает внимание тот факт, что к XIV веку руны в Европе полностью вытесняются латинской графикой, становясь уделом европейской периферии. Ими долго пользовались в сельской местности. В XVI веке руны превращаются в предмет интереса интеллектуалов Скандинавии, потом Германии, вспомнивших после Реформации о своей Готской библии, написанной рунами. Ко второй половине XIX века у «древнегерманских» рун появляется «национальность», ученые заговорили, например, о древнеанглийской, секельской и иных знаковых системах записи, которые якобы отличали раннее Средневековье этих стран.
      Здесь весьма показательна книга Э. Вебера «Руническое искусство», в ней даже не упомянуты алтайские (орхоно-енисейские) руны, древность которых превышает возраст любого европейского памятника. Автор дальше Европы историю рун не видел и не пытался увидеть... К сожалению, «германская идея», равно как и любая другая национальная идея, стала определяющей при изучении рун на Западе. Таким нехитрым приемом политики углубляли историю своих стран, придавали этой истории национальную самобытность. И... грешили против Истины.
      Для них, для политиков, и была составлена эпитафия на захоронении (Sparlosa-stenen) IX века: «А тот, кто испортит эти знаки, да будет отверженцем, погрязшим в извращениях, известным всем и каждому». Когда-то скандинавы знали, что «порча рун» наносит ущерб покойному, потом забыли. Как забыли и другие алтайские правила. Сами обратили славу своих предков в собственное бесславие.

      Голландцы и фламандцы помнят о своем родстве, кое-что помнят и о прошлом, но не могут объяснить его корни. Они забыли об Аттиле, об арианстве и о себе. Там не едят конину, не пьют кумыс. Как на «варварскую» дикость смотрят на курганы... Однако у них по-прежнему много общего с тем, что было у предков, например, знаменитые кермесы, на которые съезжаются гости со всей округи. Что это? В переводе с фламандского языка «ярмарка». Но та ярмарка, суть которой передает тюркское слово «керме», что с базаром, с состязаниями борцов и поэтов, с жонглерами и шутами, со скачками и маскарадом. Та, на которой торговля не главное... Словом, народный праздник.
      Был у фламандцев еще праздник, самый важный в году, он приходился на середину зимы и назывался Йоль. День, когда тьма начинала убывать... после христианизации его назвали Рождеством, а этимологию слова «йоль», которое сохранилось в германских языках, объявили неизвестной. Забытой! Однако это не так. Точное название праздника «Йоль Тенгри», что в переводе с тюркского «Бог Судьбы». Праздник ели, тогда наряжали елку, водили вокруг нее хороводы, дарили друг другу подарки... Ель указывает дорогу к Небу, это дерево до сих пор чтят на Алтае.
      Также у всех на виду и эмблема Голландии — тюльпан. А то, что это степной цветок, который первым зацветает в степи, знают немногие. Откуда он на Европейском Севере? Может быть, тюльпан (у тюрков «ханский цветок») напомнит голландцам о чем-то далеком? Без прошлого народ сирота. Символ, как родину, не придумывают и не выбирают, с ним рождаются, он — божественный благовест, который слышат лишь свои, сородичи. Пред ним все прочее пустое...
Люди, забывая о предках, заводят порой ненужные споры, например, о русах и других якобы народах. Незнание уводит очень далеко. Только надо ли начинать спор, не приняв во внимание, что в Скандинавии считали «Русью»? А Русью там именовали побережье около Стокгольма.
Этим же словом норманны называли и свои колонии по другую сторону Балтики, назвали по старой тюркской привычке, давая старые имена новым приобретениям. В Дешт-и-Кипчаке так было повсеместно, географические названия повторялись весьма часто, они же клише для характеристики той или иной местности. Белая Русь, Киевская Русь и другие «Руси» становились оплотами арианства на северо-востоке Европы, вассалами норманнов, утверждавших новую европейскую культуру, которая соперничала с христианством и о которой теперь не принято говорить.

      В России о том первым и, похоже, последним сказал В. Н. Татищев. Его «Гордорики» и «Хуни» есть «земля, междо Ладожского и Пейпуса, или Чуцкого, озер, в которой главный город был Алденбург» (Алтынбур?). Первая российская история не скрывала эти топонимы, они были на слуху, как и особенность той культуры, которая за ними стояла. Однако более поздние историографы оказались свободнее в своих начинаниях... Топонимы, эти важные детали прошлого, оказались проигнорированными.

      А «русы», оказывается, обитали... на Алтае до прихода тюрков в Европу, о чем сообщал в книге «Собрания тюркских наречий» средневековый ученый Махмуд Кашгарский, признанный знаток древнетюркского мира. «Русами» называли гребцов, то есть тех, кто «жил с весла» — занимался этим нелегким промыслом. Причем слово это «этническое», подчеркивал Махмуд Кашгарский.
      В том слове, вернее, в явлении, которое стояло за ним, наблюдается интересный переход: норманны в глазах остальных тюрков превратились в «русов», потому что жили с весла и тем отличались от соплеменников. Да, они брали на борт коней, да, ездили по суше только верхом. Ну и что?.. В курган-то клали вместе с усопшим не коня, а ладью, называя ее «конь вод»! О том можно прочитать в «Саге об Инглингах», где упомянуты курганы в Туне, Гокстаде и — самый замечательный из них — в Усеберге. Они, эти курганы IX века, свидетельствуют о многом...
Потом слову «рус» придали иной смысл, отдалили от Скандинавии, связали с каким-то народом. Однако топоним Гардарики, или Гарды, что встречается в сагах X — XI веков, относился к Черной Руси, к ее столице Холмгард, названной позже Новгородом. Там главенствовали те, кого сегодня называют шведы, а тогда — русские. Взять ту же «Сагу об Олаве сыне Трюггви», вот где ответы на вопросы о ранней истории Руси.
      Олав называл себя Али, он был потомком норвежских конунгов, воспитывался у конунга Вальдамара в Гардарике, того самого Вальдамара, который известен в России как киевский князь Владимир Красное Солнышко, креститель Руси. «Сага об Олаве...» изобилует деталями тюркского быта, которые теперь приписаны славянам, упоминает канлы (кровную месть), приводит другие адаты. Там, в сагах, говорится даже о том, как и кому передавали трон, как складывалась генеалогия правителей, как их приносили в жертву для того, чтобы обеспечить народу процветание... Все это чисто алтайские традиции. На Алтае царь считался носителем сакрального начала.
      ...Осенью 865 года зародилась «Английская Русь», в которой тоже столкнулись арианство и католичество. И тоже не сроднились.
Поход норманнов в Англию прозвучал вызовом Риму. Ведь согласно правилу, ведущему начало с Империи, земли к западу от Рейна считались землями Рима, там сразу признали власть папы, там католики господствовали безраздельно со времен Брунгильды. Скандинавы же своим дерзким вторжением начинали религиозную войну, им важно было доказать свое присутствие на континенте. А значит, и в геополитике.
      Их войско тихо высадилось на туманные острова, вели его два брата, два сына славного Рагнара по прозванию Кожаные Штаны. И первое, что сделали братья в Англии, обзавелись конями. О них исландская «Сага о Рагнаре Кожаные Штаны», неправленая летопись... Конечно, началась именно религиозная война. Не землю делили тогда.
Возможно даже, англичане пригласили норманнов, такое предположение отнюдь не случайно. За ним стоит череда событий.
      В Англии, где аристократия приняла католичество в 597 году, жил интерес к арианству, и норманны тонко чувствовали его. О прежней религии англичан расскажут храмы, которые остаются там ныне: Chapel. Обряд в них отличен от Church, то есть Католической церкви, но такой, как был у ариан-норманнов. И у тюрков Алтая. Веками люд Англии ходит в Church и в Chapel. Утром в одну, вечером в другую.
      Там два алтаря, им поклоняются, это особенность скрытных англичан.
Преданность традиции хранила англичанам веру предков (к шотландцам и валлийцам это не относится). С началом Реформации появилась Англиканская церковь, институт, который соединил два начала — католическое и арианское... В том суть Англиканской церкви. Ариане там уступили католикам, встали в их тень. Ведь у них отсутствовала церковная организация — папство, они не выстраивали свою политику, их общины жили обособленно, действовали по порыву души. И всегда проигрывали... Таково оно, Единобожие. Общине полагался один «профессиональный» священник. И все. Пастырь, который следил за соблюдением обряда, за нравственностью прихожан...
      Многое отличало католический Север от Юга. Там духовенство не знало слепящей пышности, едва ли не обязательной для папской обители, там жила скромность Алтая, его спокойные порядки. Они и остались у протестантов Англии. Рядом с неброскими храмами богатые католические соборы... На Островах «каждый читает собственную Библию», читает по-своему, таково правило Англиканской церкви. Там по-прежнему далеко не все признают посредника между собой и Богом Небесным, не доверяя смертным тайны исповеди, отпущение грехов.
Не это ли и есть классический консерватизм?!
      Островная жизнь не могла не сказаться на поведении англичан, страна долго жила в пространстве двух миров — католического и арианского, испытывая давление то одного, то другого. Родословная первых королей тому доказательство, они были родственниками скандинавских царей. И их также, в случае неудачи, приносили в жертву... И здесь все было, как на Алтае, о чем сообщает «Сага об Инглингах».
      Например, в 1066 году после норманнского нашествия папа римский заставил английскую аристократию перейти на франкский язык, который почти триста лет был официальным языком государства. А простой народ, вопреки воле папы, говорил на своем прежнем языке. Не тогда ли и зародилась ненависть англичан к французам? И становится понятным, почему английская корона одна из первых в Европе рассорилась с папством. Генрих I и Генрих II шли не против религии, а против папы, которому платили дань. Англичанам вдруг стали неприятны иностранцы, которых присылал папа, они владели хозяйством страны и получали доход куда больше, чем английская корона.
      Это очень важное для историка обстоятельство. Приход в Англию норманнов пополнил там силы тюрков: к англосаксам добавилась орда из Скандинавии. В руках тюрков была светская власть, и они начали протестовать против папской колонизации островов.
      Англия поныне хранит дух того прошлого. Взять, к примеру, находки из курганов в Саттон-Ху графства Суффолк — след Алтая в каждой вещице. Однако сравнивать находки с алтайскими экспонатами в Англии не принято. Хотя знаменитый «звериный стиль» отличал именно алтайскую культуру, которая вместе с Великим переселением народов и тюрками путешествовала по свету. Ее след даже в средневековом английском парламенте.
Аристократы заседали на мешках овечьей шерсти. То были не просто мешки с овечьей шерстью, а атрибуты власти в старой Англии. Пусть не покажется обидным, но аристократический титул «барон» пришел от тюркского «баран» — это смирное животное считалось мерилом богатства. Если человек имел более тьмы баранов (десяти тысяч), его называли «бай» или «барын» (всем владеющий), он входил в число знатных людей, которым позволялось сидеть около хана на мешке с овечьей шерстью.
      Именно они, бароны с мешками шерсти, стали первыми вассалами короля, его подданными. Показательно, не в рядок, а кругом сидели они на заседаниях парламента. Как на Алтае. «Барон» по-тюркски еще и «господин».
      И «запутанные» деньги англичан — отзвук того забытого прошлого. Ничто не пропало. Их шиллинг идет от «шелег» (по-тюркски «неходячая монета»), в нем те же двенадцать мелких или ходячих монет. Пенс — от «пенег», то есть «мелкая монета». А стерлинг, денежная весовая единица, у тюрков называлась «сытыр» или «сытырлиг», и равнялась двадцати шелегам. Все сохранили консервативные англичане, гордящиеся своими древними традициями. И слава богу.
      Сходство тюркского «манат» и английского «мани» лишь усиливает наблюдение: и то, и то — «деньги». Тема эта бездонная... Когда появились первые деньги? Где? Почему на одной стороне древних монет чеканили профиль царя, помазанника Божиего, а на другой равносторонний крест? Или иной небесный символ?
      Может быть, вид серебряного пенни Оффы развеет сомнения? На монетке — самой древней в Англии! — тюркские руны. Вот такой, оказывается, в конце VIII века была письменность англичан, такими были их монеты. Они, старинные деньги, — экспонаты Британского музея в Лондоне, есть они и в исторических справочниках, альбомах, но на них всегда почему-то смотрели не теми глазами...
      А золотая монета весом в 72 зернышка (грана) ячменя называлась «марка», стоила она 9 шелегов (шелягов)... И это тоже известно.
      Есть следы арианства в Исландии, Гренландии, их старательно «просмотрела» наука. Рунические памятники, разумеется, по-настоящему не исследованы, а они — доказательство границ, которые имело Великое переселение народов. Границ тюркского мира. Однако есть и другие источники информации, подтверждающие географию средневековой Европы. Например, этническая история Исландии известна по «Книге о взятии земли». Это — сага, она о том, как 400 поселенцев в IX веке ставили по берегам незамерзающих, самых северных в мире рек первые хутора, именно хутора (от тюркского отар!), их имена сохранились.
      Костяк переселенцев составляли правители-норманны и рабы — кельты и бритты. Название «Исландия» наверняка придумано кем-то из правителей.
      Выдает «иси-» — по-тюркски «становиться теплым», иначе говоря, «Теплая земля». Почему нет? Версия «Ледяная земля» для Исландии не убедительна: ледяных островов в Северном океане много, а теплый один. Там, близ городка Аккюрейри, круглый год зеленеет трава, растут цветы. Остров нашли в IX веке норманны, теплым климатом удивил он — вечное лето у Полярного круга. Разве не удивительно? Отсюда и «теплое» название.
      Самоназвание исландцев звучит «ислендингар». Присутствие Тенгри — Дангыра видно невооруженным глазом. Люди алтайской веры!
      А государственный флаг Исландии? Он ли не чудо? Флаг, на котором небесный крест и два шлыка. Вот знамя — «туг», под таким воевал Аттила, под таким шли в бой норманны, ведомые тюрками-предводителями, и древние алтайцы, и войска Чингисхана... Фантастика, которая у всех на виду. Она рядом... Что, какие слова еще нужно добавить, чтобы признать реальное за реальность?
      Может быть, то, что на гербе Исландии дракон (лунг), орел (кушан) и бык (огуз) — символы царской династии тюрков?
      Или, может быть, то, что почетное блюдо для знатных гостей у северян-исландцев — голова барана? Или то, что они, не боясь запрета Церкви, пили и пьют кумыс и айран, ели и едят кызы, пасли и пасут овец, валяли и валяют войлок, разводили и разводят коней, наслаждались и наслаждаются кониной? А может быть, надо добавить, что в исландском языке есть звучные тюркские выражения — «Ак-кюр-ейри», например? Или то, что родство там строится по-алтайски, — с делением на тухумы, с добавлением к имени сына имени отца вместо фамилии? Например, Эйриксон, здесь окончание «сон» означает на древнетюркском «потомство»... Нет, любой пример блекнет перед «тугом».
      Туг — это место, где обитает дух тюрка, везде он потерян, а в Исландии — нет... И в Дании сохранился!
Даже в Америке (штат Миннесота) встречены средневековые исландские памятники. Правда, их не раз объявляли подделкой, слишком неожиданны находки. Но факты рано или поздно придется изучать, чтобы узнать о стране Винленд, открытой Лейвом Эйриксоном в 1000 году. Так утверждает уже упоминавшаяся исландская сага.
      Лейв был сыном Эйрика Рыжего, знаменитого норманна. Вместе с ним в плавание на запад ушел некий Тюрок, невзрачный человек с веснушчатым лицом, крутым лбом и короткими ногами. Он прекрасно знал язык «германцев» (иными словами, чисто говорил по-тюркски), любил мастерить, был сведущ в науках. В Америке этот Тюрок нашел дикий виноград (о нем норманны не слышали), он и дал название новой стране — Винленд.

      Очевидно, требуется внимательное, а главное, спокойное изучение скандинавских имен. В них прочитываются тюркские имена. Или комбинации имен и слов, видимо, прозвищ. Имя Эрик из того числа, в переводе с древнетюркского оно означает «власть». Имя (его вариации) было распространено у «германцев», позже католики его значение приравняли к слову «король» (рик, рига). Хотя оно напрямую связано и с другим древним тюркским словом — «арыг», от которого ведут начало «благородные арии».
      Не исключено, Эрик — европейское звучание слова «арий». Его сознательно исказили, как исказили, например, имя Арнаут, переделав его на Арнольд. Или Али на Олав. Или Баламир на Владимир... То обычный для католиков прием «исторической реконструкции».

      Винленд лежал к юго-западу от Гренландии, он отмечен на старинной карте, где Атлантический океан назван «Тенгыр». На полях той карты написан тюркскими рунами текст об этапах путешествия. Карта долго хранилась в Венгрии, она уникальна тем, что выполнена на бумаге, рецепт которой знали лишь в Средней Азии (в Самарканде). Потом карту взяли в Ватикан, но в Венгрии осталась ее копия.

      ...Как же далеко Судьба разбрасывала по свету тюрков, желавших вырваться из цепких лап христианской Церкви и сохранить Единобожие. Они даже открыли Америку задолго до Колумба, лишь бы не знать папу римского. Свобода духа им была дороже жизни... Вслед за ними, уходящими в мир арианства, тянулись монахи, которые были их тенью и одновременно ушами и глазами папы римского. Они расширяли географию христианской империи, вынося ее за пределы Византии и Рима, с их помощью поле интересов Церкви росло, захватывая новые земли и новые народы. Сведения шли к папе отовсюду, их анализировали, выкладывая в этапы политики.
      Так обозначилась новая грань Запада, отличительная грань — колонизаторство.
      Папа в позднем Средневековье вершил не политику идеологической экспансии, больше. Много больше. Церковь становилась первым межнациональным институтом власти. Не религии. Она обрела несвойственное ей качество — управление обществом. Экономика, политика, суды — все подчинялось ей. Этапы того исторического явления впервые изложил в труде «Церковная история англов» монах из монастыря Яроу, с VIII века идет его хронология. Тогда монастыри Англии и других северных стран стали оплотом католицизма, отсюда доставляли яд для тайных отравлений, кинжал для удара исподтишка. Отсюда потоком текла неправда, которая покрыла тиной Темзу, озера Голландии, заводи Дании... С арианством боролись очень изощренно.
      Монахи и убивали, и травили, и клеветали. И служили Церкви. Всё одновременно. Лишь одно не успевали они — говорить правду, это было условием, при котором религия превращается в политику.
      Ранняя история северных стран, той же Англии, до сих пор не изучена. Запрещала Церковь, которая творила свою «историю». Ее не смущало нарушение заповедей... «Люби ближнего своего», «не лжесвидетельствуй», это же не только христианские заветы. Были они и у ариан... Вот что нарушал Рим, фальсифицируя историю, заповеди Божии.
      Стараниями политиков в рясах добро и зло переплелись, отличить их теперь трудно. Но история Англии — случай иной, здесь рядом с тусклой фантазией монаха лежат книги Эдуарда Гиббона, семь полновесных томов, написанных в XVIII веке. То великий труд великого англичанина, по образованию историка-иезуита, по духу честного христианина-протестанта. Никто о Средневековье еще не рассказал точнее. Сообщив подробности, не свойственные западной науке, Гиббон вызвал гнев Церкви, желавшей скрыть эти подробности, за то и поплатился. «Прошлое Великобритании так хорошо знакомо самым необразованным из моих читателей и так темно для самих ученых», — с печалью признал Гиббон.
      С той поры ничего не изменилось. На Алтае в таких случаях говорили: «У кого нет врагов, тот бесславен». У тюрков же враги были. Всегда... Сами тюрки.

Булгарское славянство

      К сожалению, традиции в искажении истории давние, они начались в IV веке с падения Римской империи и имели массу проявлений. Порой неожиданных.
      Греки, например, приняв федератов, взяли символами Византии алтайских двуглавого орла и крылатого барса, но не стали ближе к Востоку. Наоборот, возненавидели его еще сильнее. Это удел раба, который не завоевал, а которому даровали свободу. Став господином и даже тираном, он по-особому ненавидит прошлое, при случае искажает его. Чтобы возвыситься... За добро рабы всегда платят презрением.
      Поначалу греческое злословие нашептывало, потом кричало. Хотя о чем кричать? Экономика Византии зависела от Шелкового пути, который проходил по земле Дешт-и-Кипчака: богатства Востока везли в Константинополь тюрки. И притом слыли опасными врагами. В VIII веке наметился другой торговый путь, «из варяг в греки», и он был в руках тюрков. Но и он не поменял поведения греков, они по-прежнему вели политику оговора. Не могли забыть дань, которую платили прадеды... А не отсюда ли и рождалось их желание очернить все связанное с прошлым?
Но тот, кто рисовал себя господином и свою историю классической, античной, не понимал, что в сознании раба, и только раба живут рабовладельцы. Свободные люди этого образа не знают.
Так Византия раскрывала себя, свои настроения и характер, она не знала, что нет плохих народов, но есть плохие люди... В истории Византии, пожалуй, был единственный период, когда ее отношения с тюрками вошли в честное русло. Недолгим оказался он. Впрочем, о честности здесь говорить трудно, велась политика, а она честной не бывает никогда.
      ...25 марта 717 года на константинопольский престол поднялась Исаврийская династия. Ее возвеличила армия. То было критическое время, судьба империи висела на волоске, к стенам столицы приближалось несметное войско мусульман, противостоять ему византийская армия не могла. Собственно, армии и не было. Требовалось предпринять что-то граничащее с чудом, чтобы спасти Византию.
      То был итог политики. Непомерные имперские амбиции привели Византию к краху, она потеряла Ближний Восток и Северную Африку, где взрастало новое государство — Халифат. Колонизаторство Запада там породило ислам, который стал врагом греческого христианства. Сторонники ислама успешно теснили византийцев, то была первая победа национально-освободительного движения в Средневековье.
      Миллионы вчерашних рабов, назвавшись мусульманами, стали жить под голубым флагом ислама. Для них господство греков кончилась, а политика Византии — нет.
      Новый византийский император Лев III Исавр был родом из Сирии, из города Германикии, в его жилах текла тюркская кровь, но нецарского происхождения. Это чувствовалось в его политике: правитель стоял на цыпочках, делал все на пределе возможностей, жил, чтобы прославиться делами и подвигами. Не снимая с головы короны, показывал византийцам, что такое мужество.
      Такая политика грекам была не по силам. Но именно ее требовали интересы страны.
Едва став императором, Лев Исавр участвовал в вылазке за стены осажденной столицы. Сам с шашкой в руке повел отряд мщения, который навел ужас на неприятеля. Но главным в победе было не это, а новое оружие, которое вошло в историю как «греческий огонь». На глазах изумленных мусульман император зажег море. И оно загорелось. Пожар стер с лица воды арабский флот, стоящий в бухте Константинополя и готовый к завтрашнему штурму. То было чудо, настоящее чудо, оно и спасло Византию. Чудо, доставленное с Кавказа, его изготовили из бакинской нефти... Похоже, по Шелковому пути доставляли в Европу не только шелк.
С побед начинали Исавры. С громких побед. И помогала им армия булгарских тюрков, пришедшая на помощь с берегов Дуная, то было первое общение императора Льва с далекими соплеменниками. Булгары положили под стенами Константинополя тридцать две тысячи мусульман... Они решили судьбу Византии и тюрков в ней...
      Название родного города императора, напрямую связанное с германцами, и его первоначальное имя Конон говорили сами за себя, а прозвище сына императора лишь дополняла сказанное: Исавров звали «каваллинами» — «кобылятниками», «лошадниками», они из поколения в поколение разводили коней. За любовь к верховой езде им дали это прозвище. Бесстрашие и необузданная страстность с головой выдавали в Исаврах тюрков.
      Очень талантливо вел Лев Исавр государственные дела, нововведения задумывал с хладнокровием, а вводил с твердостью. Он вернул мир в первые дни своего правления, когда на коне отбивал атаки противника перед стенами столицы, тогда у армии появилась уверенность, и она начала действовать. Потом наладил торговлю, словом, начал «золотое время», как сказали историки. Византия при нем впервые спокойно вздохнула.
      Одним из начинаний императора были Судебники, где утверждались суды и законы, похожие на те, что практиковались в Дешт-и-Кипчаке. «Мы поставили впереди земную справедливость — посредницу с небесным, она острее всякого меча в борьбе с врагами...» С этих слов теперь начинался суд в Византии, с них он всегда начинался у тюрков, издревле веривших в справедливость только Небесного суда. Государственное переустройство было необходимо, страна погрязла в интригах, разложилась нравственно. Оно, это переустройство, показательно еще и тем, что в Западной Европе тюркские Судебники уже имели громкий успех — целые страны и княжества жили по ним.
      Европейцы, приняв алтайские порядки, постигали новые, незнакомые им грани нравственности, морали, поведения, они уходили от традиций языческого Рима, которые не исчезали в Константинополе до прихода нового императора. Речь шла о социальном переустройстве Византии, о возвышении роли закона и суда. Не будет преувеличением, что Лев Исавр совершал революцию, он раздвигал горизонты империи, чтобы страна увидела будущее.
      Византийскую династию теперь отличал неприкрытый интерес к тюркскому миру, к каганатам Дешт-и-Кипчака — Хазарии и Великой Булгарии. Это было принципиальным в ее политике. Новый император, свободный от комплекса неполноценности, перенес центр тяжести своей дипломатии с проигранного Ближнего Востока на северо-восток Европы, к тюркам, что было неожиданным. Ему, свободно говорившему на «греко-варварском» языке, давались великие дела: византийцев принимали там за родных, с ними дружили, с ними роднились.
      Наметился политический союз, перспективы которого до конца не представлял никто. Даже сам император.
      Ради того союза по тюркской традиции Лев Исавр женил своего сына на дочери хазарского кагана, ее звали Чичак (Цветок), она, приняв греческое крещение, взяла имя Ирина и с ним вошла в мировую историю. То была женщина с характером и обостренным чувством правды, о ее достоинствах с завистью говорили в салонах знати. Ее любили и ненавидели, она сама давала повод для ненависти.
      То была коварная женщина, с нею к тюркам Дешт-и-Кипчака пришло греческое христианство, поначалу ручеек, который омыл ступни знати. Но быстро поползли слухи о принятии каганом иудейской веры. Тюрки Великой Степи не отличались глубокими познаниями, для них европейская религия была продолжением их веры в Тенгри: слова «христианин» и «иудей» считались синонимами. Тем не менее измену вере, которую допустила дочь хазарского кагана, заметили все... И простили ее.
      Веротерпимостью жил тюркский мир, жил, не понимая, что в руках колонизаторов религия — это оружие. Очень сильное оружие, которое разит не сразу. Медленно истощает душу народа, делает ее бессильной и зависимой.
      «Камнепад в горах начинается с первого камня», — утверждает пословица, а камень, который бросила Ирина, первым не был. В Восточной Европе с 449 года существовала христианская епархия, названная Скифской, правда, она не имела ни веса, ни влияния, ее создали греки, создали как бы на случай, для своих поселений. Теперь тот случай настал, стрелки политических часов пришли в движение: интерес Византии к Дешт-и-Кипчаку стал стремительно нарастать. Если прежде он был военного свойства (обойтись без наемников греки не могли), то при Исаврах Хазария и Великая Булгария стали для византийцев торговыми партнерами и, более того, опорой в борьбе с католиками и мусульманами. Это было принципиальным в отношениях двух стран.
      Речь шла о смене политических ориентиров на европейском Востоке и... о начале экспансии Греческой церкви в мир тюрков.
      Византийцы были готовы на любые уступки, желая осуществить свои планы. Они, хозяева Европы, не могли поступить иначе, у них на вооружении была религия, которая дала им модель поведения, отлаженную еще при Константине. Христианизация позволяла без войны проникнуть в Дешт-и-Кипчак, разложить его изнутри... Прежде чем направить сюда проповедников, греки включили те земли в состав Антиохийской епархии Греческой церкви.
      Тщетно. Проповеди не увлекли степняков, христиане терпели неудачу за неудачей.
      В руках византийцев было много денег и мало незапятнанной мудрости, они не купили себе сторонников «греческой веры» ни словом, ни золотом: не склонили тюрков Дона, Итиля, Кавказа к христианству, назвали их «ханифами». Повторяем, слово значило не безбожник, скорее, упрямец, который никогда в жизни не помышлял о смене веры. Словом, «варвар», свято верящий в Бога Небесного. Он еще не арианин, не европеец, он жил по традиции Алтая. Вечное Синее Небо куполом накрывало его мир, где правил Тенгри.

      Есть мнение, что созвучие слов «ханиф» и «халиф» не случайно. Возможно, так и было. По крайней мере, халиф в ряде арабских стран означал титул правителя, который имел высшую светскую и духовную власть. В Османской империи этот титул оставался только за духовным лицом (в Турции он сохранялся до 1924 года, до ревизии там ислама). Показательно здесь и другое. Первыми халифами, распространителями ислама и создателями Халифата, были потомки Аршакидов, что отразилось в противостоянии династий Омейядов и Аббасидов в Арабском Халифате. Та борьба имела историю, связанную с доисламским Средним Востоком, тогда слово «ханиф» (то есть единобожник) было у всех на слуху.
      В Халифате при Омейядах отношение к ханифам было благоговейным — люди, принесшие Среднему Востоку веру во Всевышнего, что отмечено в Коране (перевод Крачковского) [3 60, 89 и другие]. Однако при Аббасидах все меняется. В арабских странах слово обретает оттенок насмешливости, становится прозвищем, что-то вроде безбожника, еретика, неполноценного. Надо полагать, это было связано с той борьбой, внешней и внутренней, которая начинала раздирать исламский мир: сюда тайно проникли манихеи и иудеи, которые первыми начали «реформировать» ислам, переписывать Коран, менять его философию... То была целая эпоха вражды. Ее итог — и раскол Халифата, и унижение ханифов. Врагов ислама не остановило, что к ханифам причислял себя пророк Мухаммед, что в своих проповедях он лишь развивал их учение.
      Например, в Коране, изданном в Казани в XIX веке, на странице 47 в примечании к 89-му аяту 3-й суры написано: «Ханиф теперь то же, что муслим», то есть мусульманин. Это было ответом тюркского мира на новое арабское толкование слова «ханиф».

      Надо отметить, политика Византии в Северо-Восточной Европе строилась на личной дружбе, согласии, на династических браках, гостеприимстве, словом, человечности, а не на монахах и монастырях с их тотальным шпионством, как это делал Рим. Информация к византийскому императору шла из дворцов каганов... Любопытно, Исавры, как правило, женились на «варварках», а внук Льва III носил имя Хазар.
      Лев Исавр и его сын Константин V внесли много «кипчакского» в культуру Византии и сами же истово боролись с тюркским миром. Это он, Лев Исавр, велел уродовать иконы с изображением Тенгри в ответ на упрек в их «варварском» происхождении и за то, что точно такие же иконы были в обряде мусульман. По той же «варварско-мусульманской» причине он нанес удар по монастырям Византии. И вместе с тем император стремился взять самое лучшее, что было в исламе, в тюркском мире, за что современники обвиняли его в «сочувствии к мусульманам» и тюркам.
      Возможно, то тоже была политика, не понятая современниками...
Ни в чем не уступил отцу и сын. Он, желая вытравить в столице дворцовые интриги греков, не оставлял никому и малейшего шанса. Требовал одного — соблюдения закона. Тогда лишенная власти греческая элита в злобе стала изображать тюрка-императора барсом, родившимся от семени крылатого змея, сочиняла о нем небылицы одну страшнее другой. Император же отвечал чисто по-тюркски: вводил еще более пышные торжества, чтобы еще сильнее раздразнить греков. На зло он отвечал злом.

       Однако были ли те небылицы небылицами?.. За барсом и крылатым змеем скрывалось многое, о чем знали посвященные. Возможно, таким способом враги хотели унизить Исавров, подчеркивая, что те «варвары» и не царских кровей? Или, наоборот, Исавры сами приписали себе чужие тотемы, то есть родовые знаки династии Ахеменидов, Аршакидов, алтайских царей? Эти вопросы сегодня очень трудны для ответа. Но в самой их постановке чувствуется пульс эпохи.
      Ведь барс и дракон были тотемами у конунгов Скандинавии, следовательно, путь «из варяг в греки» не мог не появиться, его рождение предопределил приход к власти в Константинополе именно тюрков. Союз Византии и Скандинавии был делом ближайшего времени.

      Греки его правление назвали «публичным избиением знатных людей», он и вправду не спускал никому. Заговорщиков ослеплял, отрезал им носы, причем часто делал это сам. Казни и наказания проводил едва ли не чаще молитв, порой по две-три в день. Жестоко? Конечно. А был ли иной способ удержать нравственно разложившуюся столицу?.. Ту, что давно уже не верила ни в Бога, ни в черта?
      И еще одно новшество отличало теперь императорский двор — оргии. Такого обилия плотских забав не знал даже Древний Рим. Сладкие жертвоприношения демонам страсти озаряли дворец каждую ночь...
      Лицо тюрка вырисовывалось и здесь — в непостоянстве поступков, его настроение менялось, как погода весной. Но делал он только то, что хотел: своим поведением Исавры сами уничтожали себя, сами подрывали свой авторитет. Они отчаянно боролись за власть друг с другом, не уступая ни в чем. В желании царствовать сыновья устраивали заговоры против отцов, их ослепляли, лишали языка... Было все, если, конечно, верить написанному. О личной жизни правителей, которые сотрясли мир, всегда и всюду пишут противоречиво. Клевета, как известно, склонна к преувеличениям.
      Однако так или иначе, а дорогу на север из Византии проложили Исавры. Они!
      ...С приходом византийцев степи Европы заполыхали, как огромный костер, непонимание окутало Дешт-и-Кипчак, предательства душили его. Византийцы разделяли и властвовали, улыбка не сходила с их лиц, то, что не удалось им на Ближнем Востоке, наверстывалось в Великой Степи. Шло массированное идеологическое вторжение. Первая его атака, начавшаяся при Исаврах, была разведкой, после нее греки перешли к настоящей осаде.
      Чем опасно идеологическое вторжение? Тем, что не бывает быстрым и видимым, оно, как проказа, тянется годами и десятилетиями, всю жизнь, поражая один орган за другим. Враг не обозначает себя, он может быть в маске друга, лучшим советчиком. Стоять рядом. Его оружие — слово, перерастающее в слух, сплетню, оговор, вражду. И золото, которое рыхлит почву для слухов, сплетен, оговоров, вражды.
      Греки старались вроде бы из самых лучших побуждений. С добрыми намерениями, которыми все колонизаторы оправдывали свои начинания...

      По-настоящему христианизацию Дешт-и-Кипчака начали с детей, их пригласили на учебу в Константинополь, что сходилось с тюркским обычаем отдавать сыновей в чужие семьи на воспитание. Тут преуспела Великая Булгария, ее посланцу Симеону византийцы оказывали особые почести, воспитывали как будущего царя — в императорском дворце, со всеми знаками внимания.
      Как само собой, юноше привили христианское мировоззрение. Вернее, не дали тюркского.

      Вряд ли надо спорить об этнической принадлежности дунайских булгар (не путать с болгарами!). Это — тюрки, верившие в Тенгри. Их быт, обычаи, внешность, имена были кипчакскими, что не отрицает никто из серьезных историков. Например, Э. Гиббон связывает их прошлое с волжскими булгарами. Утверждение в целом правильное, но продиктованное, скорее, топонимическим сходством терминов, чем общим этническим их содержанием...
      У западных историков этнография Восточной Европы выглядит диковато и путано. Понять, кто есть кто, порой нельзя, настолько велико число «племен» и «народов», участвовавших в событии. Эти «народы» неизвестно откуда появлялись и неизвестно куда исчезали. Но, открыв «Гетику» Иордана, нетрудно заметить: под булгарами (Bulgares) он подразумевал тюрков, поселившихся в Причерноморье и пришедших с востока. Этнонимы «готы», «гунны», «скифы», «булгары», «тюрки» в раннем Средневековье не отличались, это один и тот же народ. Об этом вновь напоминает фраза из византийского документа 572 года: «В это время гунны, которых мы обычно называем тюрками...»
      Еще выразительнее, на наш взгляд, имена предводителей булгар. Например, хан Кубрат и его сыновья Батбаян, Котраг, Аспарух. Или такие родовые имена «булгарской орды», как Куригур, Ерми, Кувер, Кацагар, Дуло... Этимология здесь говорит сама за себя, она явно тюркская.

      Став каганом Великой Булгарии, этот ученик вроде бы все забыл. Он не раз беспокоил своих учителей военными походами, разорением (у кипчаков умение добыть военные трофеи не считалось зазорным). Симеону все сходило с рук, ему прощали и недозволительное. Будто специально... Тогда он задумал покорение Византии, нашел союзников у мусульман, решился на осаду Константинополя. Еще шаг, и Булгария достигла бы величия.
      На личном свидании с византийским императором молодой каган продиктовал условия мира. Его выслушали и тихо спросили: «Исповедуете ли Вы христианство? Если исповедуете, то воздержитесь от пролития крови ваших единоверцев... А не жажда ли богатства побудила Вас отказаться от благодеяний мира? В таком случае вложите меч в ножны, протяните руку, и я удовлетворю Ваши желания во всем их размере». И каган-победитель осекся, он уже не был ни воином, ни правителем. Он почувствовал себя тайным подданным Византии, его душа, оказывается, давно была продана, зерна чужой веры лежали в ней, они неудержимо пошли в рост.
      Примирение пообещали скрепить семейными узами...
Так за горсть золота и пару ласковых слов греки оседлали Булгарию, соседа Византии. Вместо бывшего каганата Дешт-и-Кипчака, раскинувшегося от Кавказа до Балкан, вскоре остался клочок земли — сегодняшняя Болгария, которая граничит сама с собой, зато это была христианская страна. Правда, при жизни и после смерти Симеона булгары не раз брались за оружие, кабальный союз с Византией тяготил их, но почва уже была распахана: византийцы, узнав булгар, проникли в их жизнь и беспрепятственно хозяйничали в их душах.
      ...А все началось, конечно, раньше, в 852 году, когда власть в стране оказалась в руках некоего хана Богориса (Богура), отца Симеона. Разумеется, тюрка. Как он оказался у трона? Это очень темная история, к царской династии тот род не имел и малейшего отношения. За его спиной стояли греки, которые знали, что золотые стрелы всегда попадают в цель, — золота они не жалели. В пылу борьбы за власть Богорис (известный ныне как князь Борис) по научению греков провел реформу булгарского общества, уравняв в правах всех своих подданных. Он отказался от сословного деления. Рабы и вольные стали на равных...
      Лучшего способа разрушить страну, пожалуй, и нет. Свобода, равенство, братство — это всегда трагедия, которая дает лишь иллюзию свободы, равенства, братства. В реальной жизни так никогда не бывает.
      Алтай учил: «народ разорится, если богатый и бедный станут равными». Греки руками Богориса били в самое сердце народа. «Демократизация» тюркского каганата лишала его национального лица. Только так греки могли проникнуть в чужую страну, когда все равны и все одинаково бесправны... Народные традиции, оказывается, сохраняют здоровье общества. Или убивают его.
      Сословное деление было защитой народа.
      Естественно, булгары ответили на греческие реформы бунтом, но Богорис стоял наготове, он нашел поддержку у тех, кто вообще не имел прежде прав в обществе и кому эти реформы были выгодны. У вчерашних рабов, у черни. И — бунт захлебнулся. Но народ отвернулся от правителя, вставшего на сторону батраков, гордые булгары были раздавлены обрушившейся на них несправедливостью... Их жизнь перешла на новые рельсы.
      Первой неуют в стране почувствовала бывшая знать, не понимавшая языка и поступков «болгар», она противилась их дикой морали. Тогда правитель обезглавил аристократию: пятьдесят две благородные семьи в одну ночь лишились мужчин. И — у Богориса не осталось конкурентов, он стал властителем, тираном. Руками рабов предатель совершил государственную измену, и ему сошло.
      То был даже не переворот, оплаченный греками, а захват страны идеологическим оружием — словом. И подкупом, конечно.
      Российский академик Федор Иванович Успенский, крупнейший специалист по средневековой истории, сказал о тех событиях очень точно, как о «перевороте, вследствие которого из тюркского ханства образовалось христианско-славянское княжество». Все, что случилось тогда, уместилось в одной емкой фразе: булгарским правам и учреждениям «нанесен был смертельный удар принятием христианства и последовавшим за тем государственным переворотом».
По книгам Успенского можно судить о крушении каганата, о титулах булгарской знати, о ее родословной! Так, титулы «воила», «жупан», «тархан», «багатур» дают представление «о дружинном начале, господствовавшем в древней Болгарии», пишет академик. В переводе на тюркский язык его «дружинное начало» подразумевало «орду»... Обычную орду, из которых, собственно, и состоял Дешт-и-Кипчак.
      Также по книгам можно судить о внешности булгар. Они носили особого типа «прически», что согласовывалось с ордынскими правилами их жизни. Кому-то полагалось отпускать длинные волосы и заплетать их в косички, кто-то, наоборот, должен был брить голову, как велел обычай его орды. Словом, сложившиеся традиции меняли. Меняли, не задумываясь о последствиях: всех стригли под одну гребенку. Вот что отличало то время! В Европе рушили тюркскую государственность и веру, создавали «христианско-славянские», «христианско-романские» и прочие княжества. То был знак эпохи, предшествовавшей эпохе Возрождения.
      Официальной науке прекрасно известны тюркские корни не только болгарских «славян». Едва ли не в каждой «славянской» книге упомянуто о родстве болгар с сербами, боснийцами, богемцами, моравцами, хорватами, чехами, поляками, украинцами и другими «славянскими народами», которых до Богориса не было. Тюрки, их орды, стали «сырьем» для производства славян, от Дешт-и-Кипчака отщипывали по кусочкам. По крошечкам... Никто прежде не знал «славян», то, как выясняется, не этнический термин.
      Если быть точным, слово «славяне» одним из первых употребил Иордан, латинский историк VI века, происходило оно от slave, то есть «раб», в этом значении употреблял его Запад. Поэтому византийцы так и назвали подданных Богориса, у которого двор, то есть аппарат управления, состоял из вчерашних рабов — венедов, поднятых со дна общества, и продавшихся тюрков из числа батраков.

       Slave, как принято считать, происходило от латинского sclavinus, то есть раб. Марк Блок, исследуя в своей «Апологии истории» этот термин, отметил, что он утвердился «только к концу первого тысячелетия на рынках рабов, где пленные (венеды) служили как бы образцом полного порабощения, ставшего уже совершенно непривычным для рабов западного происхождения».
      Образцы «полного порабощения» и стала взращивать Греческая церковь в Булгарии.

      Венеды (венды) — это народ, который издревле обитал в Центральной Европе, о нем писали Тацит и другие античные авторы. Все они отмечали, что те были кочевниками-скотоводами, жили по первобытным законам, одежду шили из шкур, обитали в землянках и шалашах. Словом, смиренные язычники. Профессор Гарвардского университета Ричард Пайпс, исследовавший в ХХ веке их историю, пишет: «Из того немногого, что мы знаем о восточных славянах, следует, что они были организованы в племенные общины... правил патриарх, обладавший неограниченной властью над единоплеменниками и их имуществом». Ничем более доказательным наука об этих предках славян не располагает. То был едва ли не самый забитый и отсталый народ Европы.
      Профессор Александр Иванович Кирпичников в книге XIX века «Святой Георгий и Егорий Храбрый» говорил то же самое. «Исследователи этих жалких свидетельств и остатков в большинстве случаев люди с горячей любовью к делу, с пылкой фантазией, но в силу увлечения предметом способные к поразительно ненаучным натяжкам. Они не жалуются на недостаток материала...» Вот почему литература на славянскую тему очень богата, правда, ее отличает редкая особенность — полное отсутствие научного факта. Доказательства строят на голословных утверждениях и категоричности, будто авторы сами жили в то время и видели его своими глазами.        А надо ли так же безоговорочно верить им?
      Это уже иной вопрос, ответ на который связан с интеллектом читателя.
      Разве не показательно, наука не знает ни одной находки, подтверждающей, хотя бы косвенно, этническую историю славян. Самый ранний памятник их эпиграфики относится к 993 году — надгробная плита с надписью, ее нашли в 1888 году в Болгарии, у селения Герман. Если бы не новгородские находки российского академика Валентина Лаврентьевича Янина, среди которых наверняка есть и славянские, то сегодня наука не знала бы ничего достоверного о средневековом периоде их истории. Только мифы.
      Зато наука всегда знала другое. Родина венедов — Центральная Европа, там их ловили норманны для продажи в рабство. Отсюда — slave. То был фирменный товар норманнов, его поставляли на невольничьи рынки Византии, Хазарии, Великой Булгарии, Средней Азии. Между прочим, на пути «из варяг в греки» венеды составляли львиную долю товарооборота. Несчастных возили судами, толпами гнали по берегу с колодками на шее, о чем писали известные авторы того периода (Ибн Руста, Гардизи и другие).
      С рабов разных мастей начиналось славянство... Поразительно, современные болгарские историки с гордостью отмечают: «...в IX — X веках рабство в Болгарии было редким явлением... в то время число рабов в Византии было значительным». Простите, это даже не лукавство. Или откровенное лицемерие, или полное невежество.
      Куда же в одночасье исчезли булгарские рабы? Те, которых годами привозили норманны?
      Они и стали «народом» — первыми славянами Болгарии. Ведь чтобы утвердиться во власти и порвать с тюркским миром, хан Богорис в 864 — 865 годах навязал своим подданным христианство, крещение давало рабу свободу... и нового хозяина. Хотя как протекало крещение, кто его проводил, неизвестно. Известен лишь факт — объявление о Болгарской церкви и об отмене рабства. И конечно, легенды, придавшие этому факту розовые краски, без них праздник выглядел бы сирым и жалким.
      Не славян и не христианства желал Богорис, а Церкви — духовного института, подвластного ему. Все равно какой, греческой, латинской, арианской направленности. По законам тюрков духовный институт давал кагану автономию в Дешт-и-Кипчаке и титул «царь».
      Выходит, тщеславие, не вера, двигало булгарским ханом. Это понимали все и, как умели, подыгрывали ему. Потому что с титулом «царь» Богорис получал статус, равный императору, чего греки допустить, естественно, не могли. Они знали, царем каган станет тогда, когда архиепископ помажет его на царство. Поэтому и не ставили архиепископа в Болгарскую церковь. Не спешили.
      При крещении булгар нарекали греческими именами, чтобы скорее забывалось их прошлое. Звучит, возможно, и спорно, но шло логическое завершение Великого переселения народов. Воды алтайской реки уходили в землю Болгарии, питая корни славянской культуры, которая нарождалась там. На этническом поле Европы появился народ — болгары. И новая страна — Болгария. Еще один осколок Дешт-и-Кипчака... Точно то же случилось потом в Сербии, Чехии, Польше, на Украине, и там тюркам сменили имена, назвали их славянами. То — итог христианизации, в нем и состояла суть всей политической акции.

      Как же аккуратен Н. М. Карамзин. Осторожно, вроде бы утверждая официальную точку зрения на историю болгар, он опровергал ее в своих же собственных примечаниях, шел на риск, чтобы не убить истину. «Болгары называются разными именами в Византийской истории, вопреки Нестору многие считали их славянами... но болгары говорили прежде собственным языком. Древнейшие собственные имена их совсем не славянские, а подобны турецким, равно как и сами обычаи их».
      Зная, что стоит за этими словами, добавить к ним что-либо трудно.

      Сам Богорис стал Михаилом, в честь византийского императора Михаила III, однако это мало что ему давало. Политика хана зашла в тупик: Болгарская церковь была, но без архиепископа, ее как бы и не было... Коварство греков состояло в том, что христианская Болгария становилась свободной от Дешт-и-Кипчака. Но по 28-му правилу Халкидонского собора превращалась в провинцию Греческой церкви со всеми вытекающими последствиями. А в колонии царь, как известно, лишний.
      Греки платили уступками в приграничных спорах, в торговле. Богорису отдали Загорье, владение, которым расширяло границы страны. Но, отдав, взяли с него согласие на строительство в Болгарии греческих поселений. Вот, пожалуй, все, что досталось болгарам, остальные обещания греки выполнять не торопились. Игра была закончена. Это и побудило болгар обратиться к арианам, потом послать посольство в Рим с той же просьбой о помощи с архиепископом. Мол, есть царство без царя и церковь без патриарха... Болгары, кажется, начали понимать, как крупно их обманули.
      Папа римский Николай откликнулся быстро, он прислал монахов во главе с епископами Павлом Популонским и Формозом Португанским. То было откровенным вторжением в пределы Византии, в ее политику. А что ему оставалось делать?.. Но и католики не стали спешить с рукоположением архиепископа для Болгарской церкви, правда, совсем по иной причине. Они желали обучить булгар христианской вере по латинскому правилу... Словом, начался грандиозный скандал.
      Греки отлучили папу от Церкви и запретили католикам обучать болгар, латиняне привычно парировали удар, отлучив уже греческого патриарха. Спор живо разгорался, он и привел к окончательному разделению христианской Церкви на ее восточное и западное крыло. По крайней мере, был одним из основных тому поводов. Но не причиной.
      Не вдаваясь в детали скандала, которые по-своему красноречивы, обратим внимание на письмо папы римского от 865 года, адресованное византийскому императору Михаилу. «Вы до такой степени раздражены, что негодуете даже против латинского языка, который называете варварским и скифским, желая уязвить того, кто им пользуется. Какая несдержанность, не пощадившая даже языка, который создал Господь и который вместе с еврейским и греческим применен между всеми прочими в надписи на кресте Христа».
      Вот это потрясающее откровение! Больше бы таких.
      Сравнение латинского языка с «варварским и скифским», то есть с тюркским, само по себе уже показательно. Но показательнее то, что, по словам папы римского, тюркская надпись есть «на кресте Христа». Действительно, при прочих условиях она должна быть там, все-таки речь идет о языке Единобожия! О божественном языке веры.
      Латынь тогда была «варварской» и «очень тюркской». Ее реформа началась позже, в XIII веке, греки же загодя провели реформу «греко-варварского» языка, что дало им повод свысока говорить с католиками... В этой связи показательна и такая деталь: болгар уже не называли ханифами — «носителями истины», как остальных жителей Дешт-и-Кипчака. Им дали имя «славяне», которое лучше вписывалось в терминологию тогдашней Европы, и посчитали, что для их Церкви годился бы любой «смешанный» язык. Например, церковно-славянский.
      В те годы политика греков была более удачливой, чем у латинян, они первыми обратили взор на детей болгар и стали их воспитывать, оставив католикам перевоспитание старших. Поэтому будущее Болгарской церкви осталось за греками. Византийцы знали, не меч и деньги властвуют в этом мире, а тот, кому принадлежат души людей. И повели охоту за душами нового поколения.
Царь Симеон — творение той политики, его подданные первыми на востоке Европы изгнали Тенгри. И получили царя. С него начался новый этап крушения Дешт-и-Кипчака.

      Здесь о многом может рассказать топонимика Болгарии — яркая страница истории. Само слово «Булгар» по-тюркски означает «смешанный», то есть «состоящий из разных народов». И подобных примеров сотни, как их ни пытались скрыть славянские политики. Например, Золотые пески на старинных географических картах назывались Узункум (Длинные пески), горная вершина Вихрен — Ельтепе (Ветряная вершина), Жылтец — Сарыкая (Желтая скала), Вратник — Демир-Капия (Железные ворота), Изворец — Бешбунар (Пять родников), Лиса Планина — Сакар-Балкан (Лысые Балканы). Балканы, как уже упоминалось, в переводе с тюркского «Горы, покрытые лесом»... Все настолько очевидно и известно, что продолжать дальше нет смысла, на эту тему можно писать отдельную книгу, материала вполне хватит.
      Болгарская топонимика, разумеется, не имела отношения к османскому периоду истории Болгарии, она существовала задолго до прихода сюда мусульман. С Великого переселения народов, которое сложило Дешт-и-Кипчак и его каганаты. В том числе и Великую Булгарию. Чтение старинных карт обнаруживает Бунар, Акбунар, Острия-Чатал, Кырджали, Казанка, Казанлык, Балчик, Делиорман... А один из самых древних тюркских топонимов Болгарии — река Кубанлык, с которого в IV веке начинался каганат. Здесь были первые поселения кипчаков.

      Еще не высохли чернила на листах с новыми церковно-славянскими именами болгар, как на пороге их страны появились просветители — братья Кирилл и Мефодий, тоже кипчаки, пригретые греками. Им вменили в обязанность научить болгар славянскому языку, славянской письменности, славянской истории, которых не было в природе.
      Эти братья будто созданы из тумана, уж слишком неправдоподобны. Взять, к примеру, славянскую письменность — глаголицу и кириллицу, ее, мол, придумали они. Но это же неверно. Во-первых, зачем славянам два алфавита? Это первое, что приходит на ум, когда прочитаешь о них. К тому же известно, что глаголическое письмо появилось в Европе в V веке, им написан ряд документов, которые сохранились в Италии и других странах. Кириллицу же узнали намного позже смерти братьев-просветителей, те ее даже не видели.
      При их жизни не было славянского языка, о каком письме речь? Что им записывать?
      Древнейший памятник кириллического письма — надпись царя Самуила, а это 993 год, то есть памятник, появившийся через век после смерти братьев. Но и это условно. Отличить кириллицу того времени от глаголицы могут только специалисты. В глаголице сорок символов — по числу звуков в тюркском языке (с добавлением твердого и мягкого знаков). В славянском языке звуков меньше, значит, письменных символов тоже меньше. От братьев-просветителей требовалось изменить глаголицу, иначе говоря, привести ее в соответствие с нормами создаваемого Церковью славянского языка. Что, собственно, и было сделано, но не ими...
      Их миссия состояла совершенно в другом, о чем будет сказано позже.
      Словом, «просветленные» болгары забыли родной язык, назвали его протоболгарским. С тех пор хана Аспаруха зовут славянским князем, даже не отдавая себе отчет в том, что «хан» — это титул тюркского аристократа, их предка... Нет, не в одночасье византийцы покорили Булгарию, закабаление каганата заняло десятилетия и века. Требовалось время, чтобы заржавели шашки, ссохлись луки, чтобы боевые кони зажирели в табунах. Чтобы ушло не одно поколение.
      А точку в христианизации поставил греческий император Василий II Болгаробойца. Он в 981 году, «собрав все ромейские силы», двинул их на Болгарию. Но на дороге к Софии его встретил царь Самуил. Слава богу, еще не проржавели шашки и шлемы, болгары не разучились седлать коней, они победили.
      Летом 1014 года Василий II снова с войском — не с Библией! — вошел в свою церковную вотчину, «с настойчивостью молота обрушивая на противника мощные удары» (так писали о том походе византийские историки). Большей жестокости мир не знал. Горы трупов, сожженные города, разоренные деревни остались на пути христиан. «Жги, круши, опустошай» был их девиз. Но громили не все подряд, а тюркскую прослойку славянского народа. Ее, ненавидевшую государственную Церковь, ее, ищущую утешения в старой вере.
      На нее вели гонения византийцы. Вот почему в Болгарии тогда окрепло богомильство, переросшее в народное движение. Кроме богомилов, появились другие религиозные секты, что свидетельствовало об агонии тюркской культуры в славянской среде. Древняя вера умирала. Ее душили ходившие по улицам доморощенные пророки, проповедовавшие доморощенные истины, в которых Единобожие смешивалось с христианством и с языческими представлениями славян.
      То был хаос, в котором рождалась новая культура...
      Тем же, кто не предал старую веру, император Василий II Болгаробойца приказал выколоть глаза, чтоб не видели неба, отрезать уши, чтоб не слышали пастырей, вырвать язык, чтоб не обращались к Тенгри. На каждую сотню жертв оставляли поводыря — одного человека с одним глазом. А молодых тюрков не уродовали — берегли, прятали в тюрьмах, чтобы увезти на невольничьи рынки Византии. Впрочем, судя по работам болгарских историков, тогда рынки рабов возродились и в Болгарии. Продавали там не венедов...
      Пятнадцать тысяч человек разом были брошены во тьму, их, слепых и беззащитных, силой крестили в греческую веру, и они стали христианами, значит, славянами... О том гласят болгарские летописи, где, кроме описания ужасов тех дней, сохранилось завещание внукам: кроме терпения, им вменялось в обязанность отомстить за случившееся. Или хотя бы помнить о нем.
      До XIX века болгары как-то помнили о прошлом, потом окончательно перешли в славянство, связав свою судьбу с Россией, с такой же обманутой страной. Однако, слава Всевышнему, имя Тенгри в Болгарии не забыто, оно когда-нибудь и проведет болгар по запутанным лабиринтам их истории... Если, конечно, на то будет воля Неба.

      ...В 882 году союзники византийцев, норманны, захватили северные земли другого каганата Дешт-и-Кипчака — Украины, где правил каган Аскольд. То была атака арианства на восток Европы. Появилась Киевская Русь, а с ней — новая трагедия в вольном обществе «ханифов».
      Но правильно ли случившееся звать «трагедией»? Нет, конечно. Шел рост новой европейской культуры: плоды Великого переселения народов проходили жестокий отбор. То была не трагедия, а реальная жизнь во всей ее строгости. Восток и Запад проверяли друг друга на прочность. Без проверок в истории человечества не обходилось ни одно крупное начинание. Иначе не было бы прогресса. И уверенности в завтрашнем дне.
      Кто побеждал? Вот в чем вопрос... Восток или Запад, усиленный Востоком? И было ли это победой?
      Когда точно появилась Украина, не вполне ясно, видимо, как Великая Булгария, в IV веке, она до прихода сюда норманнов хранила в первозданной чистоте веру в Бога Небесного. Лежала в патриархальной тишине Дешт-и-Кипчака. Норманны пришли сюда по примеру католиков и православных греков, чтобы отрезать себе кусок пирога. Их приход расширил орбиту европейской политики.
      Запад уверенно побеждал, он, усиленный тюрками, был сильнее.
Показательно, норманны в Киеве не встретили сопротивления. «Пришли, увидели и победили», киевляне сами открыли ворота, сами позволили взять себя голыми руками. Почему? Тут здравый смысл бессилен, ответа на «краеугольный» вопрос истории Киевской Руси в литературе вроде бы и нет.
      Что, каган Аскольд вызывал раздражение у народа, если его не защищали? Или причина в другом? К сожалению, Киевская Русь, ее появление, едва ли не первая тайна российской истории: с Руси ли началась Россия? Однако если вчитаться в Карамзина... Николай Михайлович был высочайший дипломат, он описал сцену покорения варягами Киева, но сделал это «птичьим языком», понятным не всем. «Аскольд и Дир, не подозревая обмана, спешили на берег: воины Олеговы в одно мгновение окружили их. Правитель сказал: вы не Князья и не знаменитого роду, но я Князь — и, показав Игоря, промолвил: вот сын Рюриков! Сим словом осужденные на казнь, Аскольд и Дир, под мечами убийц, пали мертвые к ногам Олега».
      В этой цитате то, что иные авторы не признают, — горькая правда.
      Даже если не заметить, что Олег и Игорь носили другие имена, даже если забыть, что титул «князь» у русских (норманнов) звучал «конунг», правда налицо: Рюрики были тюрками, принадлежали царскому роду, корни которого на Алтае. Это и подчеркнул осторожный Карамзин, выделяя текст курсивом. Аскольд и Дир — самозванцы, захватившие власть, что считалось грехом, поэтому народ и не защитил их.
      В Киеве жили еще не славяне, а тюрки, которые не могли не принять царскую особу... Это утверждение делает историю Киевской Руси правдоподобной, когда речь заходит о славянах. Иначе непонятно, кто, как, откуда и почему пришел в IX веке на Днепр. Хотя, может быть, разбираться с этим запутанным «лабиринтом» и не требуется.

      Э. Гиббон и другие историки того времени в сомнениях, как мы, не пребывали. «Понятие русские впервые стало известно в Европе в девятом столетии... греков сопровождали посланцы от русского (конунга) великого князя, хакана или царя. Они являлись соотечественниками шведов и норманнов, которые уже успели прослыть во Франции ненавистными и страшными...» «Скандинавское происхождение русского народа... доказывается и объясняется в национальных летописях и общей истории Севера».
      И в «Бертинских анналах» говорится, что в Скандинавии, у русских, был свой каган; что имя Хакан там имя собственное, причем «весьма обыкновенное»... А Густав Эверс писал еще категоричнее: варяги и хазары один народ... В литературе встречаются фразы типа «Рус — Тюрков сын, внук Даудшев». Или — «Урус-бек, сын Казана, внук Огузхана»... того самого Огузхана, что был представителем династии Кушан.
      Подобных утверждений достаточно в мировой науке. Но они неизвестны в России, где с XVIII века господствует иная точка зрения на историю Руси, далекая от истины. Однако и здесь выручает Карамзин: «Святослав, сын Игорев, первый князь славянского имени...» Почему «первый» и почему «славянского»? Эти вопросы принято обходить молчанием, но если знаешь, что Игоря при жизни звали Ингваром, что он был из Скандинавии, то слова, может быть, и не нужны.
      Видимо, это колено царского рода позже назвали Урусовым, по крайней мере, о том говорит герб и история рода. Его представители царствовали «с древнейших времен в Египте», были очень уважаемы в тюркском мире — от Байкала до Балтики. Можно предположить, они продолжали династию Ахеменидов или Кушан.

      Археологи точно знают, действительность была иной, чем ее рисуют историографы. Норманны (варяги) не строили Киев в IX веке, легенда о Кие и его братьях всего лишь легенда. Город жил и здравствовал с конца IV века, он ни архитектурой, ни населением не отличался от городов Дешт-и-Кипчака, тоже был итогом Великого переселения народов. О том говорят исследования ученых, их научные монографии. Скажем, двухтомник М. И. Каргера «Древний Киев», где автор, рассказывая о работах коллег, сокрушенно отметил: едва ли все, найденное археологами в Киеве, потом таинственно исчезало в Москве. А о многих находках вообще запрещали сообщать — они шли вразрез с утверждениями «подцензурной» российской науки.

      Таинственные исчезновения археологических находок — изобретение отнюдь не российское, это прием западной науки, много раз проявлявший себя со времен инквизиции. Взять, к примеру, знаменитую корону лангобардов, которой венчали и Карла Великого, она была знаком власти в Западной Европе, ее привезли в Париж при Наполеоне. Но не долго любовались короной. Ее тотчас похитили, когда стало известно, что под Казанью нашли две такие же короны. Сходство было столь велико, что высказывались предположения об изготовлении их в одной мастерской и одним мастером.
      Мало того, те венцы были удивительно похожи на знаменитую «железную корону» Ломбардии из ризницы собора в Монце. Ту самую, которая, возможно, была копией короны Аттилы... Эти находки говорили слишком о многом, в первую очередь об истоках культуры Запада. А такие научные открытия не угодны Церкви. Естественно, вскоре куда-то исчезли и казанские находки, которые хранились в сейфе Академии наук России.
      Сегодня о тех коронах, обетных венцах, судят по рисункам. Но ведь к этому списку можно добавить и корону украинского кагана. И булгарского. Судьба их одинакова — безвестность.

      В Киеве, оказывается, до прихода норманнов, до «крещения» Руси действовали храмы. Археологи нашли древние фундаменты Десятинной церкви, из хроник известно о храме Святого Георгия, о храме Ильи Пророка на реке Почайне и ряде других... Для кого же служили они, если город и его люд были языческими? Вернее, не было ни города, ни людей... Вместо того чтобы исследовать веру киевлян, придумали «первое» крещение Руси в VII веке, что лишь подчеркнуло бессмысленность всей теории. Если в VII веке не было Руси, о каком же ее крещении могла идти речь?
      Русь — это же страна норманнов... Нелишне напомнить, население Киева говорило по-тюркски, о чем свидетельствуют надписи на стенах храмов. И молитвы киевлян. Прошлое города сохранилось в письменных памятниках, в украинском языке. Там есть слова и выражения, которые знали древние русичи, то есть варяги. Сотни общих слов.
Да что русичи, едва ли не половина словаря Тараса Шевченко была тюркской, а это XIX век!.. Тут и говорить не о чем, «кобзарь» по-тюркски «играющий на музыкальном инструменте — на кобызе». Все кобзари подыгрывали себе на кобызе, а самым великим среди них был Коркут.

       Коркут — это древнейшая мифологизированная личность, первый шаман, покровитель шаманов и певцов. Он изобрел струнный музыкальный инструмент — кобыз. Если угодно, то был первый ашуг, трубадур или миннезингер. С утверждением ислама возник миф о неожиданной смерти Коркута, он умер, как и подобает певцу, с кобызом в руке. Подкравшаяся смерть, приняв образ змеи, ужалила его... тюрки сами отказались от своего вечно живого героя. Сами умертвили его в своей культуре.
      Эпическая книга XV века «Книга моего деда Коркута» рассказывает не о Коркуте, а о его творчестве, о других интереснейших событиях в истории древних тюрков, упоминая в числе прочих и Урус-бека.

      У украинского кобзаря был выразительный язык, который называли «ридна мова», то уже забытая на Украине речь. Ее помнят лишь гуцулы Закарпатья. Российский царь Александр II указом от 30 мая 1876 года запретил украинцам говорить на родном языке, противников ждала ссылка. Гордый Тарас Шевченко стал жертвой того указа...
      Еще туманнее, чем с языком, оказывается, история с крещением Киевской Руси.
      В арсенале науки нет и тени намека, что в Х веке было «крещение». Никто не знает, где оно было — в каком городе, кем совершено, кто стал митрополитом, на каком языке вели богослужение. Все в точности как в Болгарии! Тоже есть несколько бесплодных версий, они и прижились. А это ведь важнейшее событие в истории Украины, оно говорит о ее корнях, о начале государственности.
      В архивах Греческой церкви, из рук которой Киевская Русь якобы приняла «крещение», ученые не нашли и строчки на эту тему. Факт вопиющий.
Однако «булгарская схема» христианизации раскрывает глаза на крещение. Это политический процесс, требующий сил и средств, чего грекам к Х веку уже не хватало. Вот почему нет не только прямых, но и косвенных доказательств крещения Руси греками, которое выразилось бы в появлении новой епархии Греческой церкви, по типу Болгарской. А она не появилась. Структура Церкви не изменилась... Греки даже в XI веке считали Русь языческой. О чем тут дальше говорить.
      Киевская Русь связана с арианством. Украинцы не противились приходу скандинавов, у них была общая вера — с ними, не с греками. Норманны придали патриархальному Киеву чуть приметный европейский лоск. Религиозных войн на Днепре потому и не было, что не было насилия, Единобожию следовали пришельцы и аборигены. И те, и другие были людьми одной духовной и этнической культуры.
      Вот слова их молитвы, ее, как и на древнем Алтае, полагалось произносить, обратив взор к Небу: «Ходай алдында бетен адэм ачык булсун...», что значит «каждый человек должен предстать перед Богом с открытой душой». И далее молитва продолжала: «Творец земли и неба! Благослови чад Твоих; дай им познать Тебя, Бога Истинного; утверди в них веру правую...» Христа не упоминали, он считался чужим богом.
      Только образ Бога Небесного знала Киевская Русь! Ему молилась. Стране служил духовный институт, к которому Греческая церковь не имела отношения. То видно, скажем, в «Повести временных лет», где дан арианский символ веры. Не христианский, а именно арианский, то есть «русский». На эти изящные «мелочи» обратили внимание и теологи, которые отметили, что молитву «Верую» в Киеве читали не так, как в Константинополе или Риме.
      Странно, не правда ли? А ведь слова, понятия и отличали ариан от христиан.
      Это наблюдение привело богословов к обескураживающему выводу: в Киеве, мол, было «полуарианство». Так назвали Русскую церковь той поры. Получился полный абсурд... Арианство — это не «Церкви с элементами демократии, выборности общины», как утверждают теологи. Совсем другое — Церкви, не признавшие Христа за Бога. Иначе говоря, не христианские Церкви. Это то самое «нецерковное христианство», которое отличало «индийские общины» Египта.
Еще «мелочь», наводящая на раздумья, — письма от Константинопольского патриарха в Киев. Они сохранились. Их скрепляет не восковая, как положено, а свинцовая печать, которую греки накладывали на документы, отправляемые в автокефальные (иначе говоря, в чужие!) Церкви или в государственные учреждения... Как видим, утверждать можно что угодно, можно уничтожить или исправить любой текст, любой документ или летопись, можно даже украсть музейный экспонат, а как избавиться от «мелочей», которых много и которые лишь на первый взгляд кажутся незаметными.
      Правду нельзя победить. Любое преступление оставит след, то есть неучтенную «мелочь». Ее надо найти, и тогда ложь умирает.
      Украинцы в Х веке не стали славянами, а их страна — провинцией Греческой церкви. О том говорит Договор 911 года между киевскими князьями и Византией. Он начинался так: «Мы от роду Русского, Карл, Ингелот, Фарлов, Веремид, Рулав, Гуды, Рауль, Карн, Флелав, Рюар, Актутруян, Лидулфост, Стемид...» Вот они, русские, представлявшие Русь на переговорах.
      Если же открыть Договор 944 года, то и там только норманнские имена — почти пятьдесят имен, в которых без труда угадывается тюркское начало. Они и фигурировали в истории Киевской Руси. Правда, московских ученых это не смутило, желая доказать славянские корни Руси, норманнам... исправили имена. Хельга стала Ольгой, Ингвар — Игорем, Вальдемар — Владимиром. Свою славянизацию они назвали «реконструкцией» имен. Не фальсификацией. При этом никто не смутился, не покраснел.
      Хельга и Хельг, Вальдемар, Гуннар, Вермунд, Фаулф, Ингалд — правители Киевской Руси, будь они славянами или христианами, их имена звучали бы иначе. В традициях религии смена имен окрестившихся обязательна. Православные, чтобы отличаться, составили свой список имен, католики — свой, ариане — свой. Равно как по именам различают мусульман и буддистов. Еще раз заметим: существует наука ономастика, там каждому имени дано толкование, история. На эту тему есть книги, из которых можно составить целую библиотеку. Имя — это же судьба человека.

      Взять то же имя Вальдемар. В скандинавских сагах оно звучало и как Вальдимир, Баламир, Балтемир, Балтуэмир. И каждое звучание правильно. Потому что имя передавало принадлежность его носителя к роду Балтов. А окончание «Амыр» в переводе с тюркского означало «спокойствие», «благополучие». Далеко не каждого удостаивали чести носить это высокое, царское имя.

      Тюрки считали, имя ребенку мог дать только добрый человек, тому способствовал целый ритуал. У каждого рода были свои, родовые имена, которые передавались из поколения в поколение. На Алтае порой давали несколько имен, чтобы обмануть злую силу, обрушившуюся на род, а настоящее имя скрывали, его знали близкие родственники, которые произносили имя не прямо, а иносказательно или сокращенно... Там «самозванца» приравнивали к «обманщику», то есть «к человеку, который примерял на себя чужую судьбу», к стремящемуся обмануть Бога. Это было добровольным выбором виселицы... Назвав арианку Хельгу Ольгой, ее «делали» славянкой, христианкой, а Русь — славянской, христианской страной, вернее, греческой церковной колонией.
Но таким примитивом можно обмануть лишь себя.
      Заказчики фальсификаций, очевидно, не знали, нужно быть львом, чтобы одолеть буйвола. Арианского буйвола на Руси одолел католический лев. Не греческая лисица.
      На излете Средневековья киевские ариане стали католиками. Следы того католичества (в том числе и протестантского толка) видны сегодня также в Белоруссии, Польше, Прибалтике, то есть там, где когда-то были колонии норманнов. Союз Украины со Швецией начался именно с Киевской Руси, он был политическим гарантом духовной близости двух стран. Желтый цвет на флагах Украины и Швеции тому подтверждение, то знак их общего духовного прошлого. Тот цвет есть и на германском флаге, еще один цвет Неба.
      Греческое же христианство пришло на Украину вместе с московскими послами в XVII веке, когда началась колонизация Малороссии. Но то своя история, о ней позже.
      С IX века интерес к востоку Европы проявлял и папа римский: политика греков и скандинавов не осталась им незамеченной. Папа тоже учуял патриархальную слабость тюркского мира. Римская церковь, надо отметить, с изяществом обращала людей в католичество, это случилось в X веке на Киевской Руси. На географической карте тогда появились восточные провинции католиков, там слышалась тюркская речь, но подвластная Риму.

      ...Ко времени раскола Церкви, то есть к XI веку, в Европе сложились зоны политики — католическая, греческая, арианская, мусульманская и просто тюркская. Их было пять. Все разные. Там копилась энергия, которая будет вращать колеса истории в ближайшие века.
Дешт-и-Кипчак в то время смотрел лишь на себя, не принимая культуры соседей, не замечая перемен, он «законсервировался». Неучастие в геополитике было его политикой. Фраза звучит как каламбур, но смысл передает точно: Запад, создав из тюркских ханств «христианско-славянские княжества», «латинские королевства» и «варяжские Руси», готовился к переделу мира. Итоги Великого переселения народов его уже не устраивали.
      А Восток молчал.
      Поэтому колонизация Восточной Европы была неминуема, как осень после лета. Церковь открывала эпоху новой истории, чтобы записать все с чистого листа... По-своему!

Восток меняет лицо

      «Греческое» христианство, которое в 325 году объявил Первый Вселенский собор, доживало в XI веке последние годы, завершив свою миссию тем, что создало Церковь — общественную нишу, которая укоренилась, разрослась и слагала теперь политический портрет Запада. Не император, как прежде, был главной фигурой. Она!
      Задуманная для внедрения новой культуры и укрепления светской власти, Церковь подчинила себе и эту культуру, и эту власть, что было новым в истории человечества. Разумеется, новация не могла не иметь последствий — борьбу за политическое лидерство в Европе, которая разгорелась с небывалой силой. Раскол Запада на враждующие партии был практически предрешен. Новый аппарат управления обществом требовал простора, ему было тесно в узких национальных рамках, которые оставил Церкви император Константин.
      Католики побеждали, их гибкая политика вела к переменам жизни на континенте.
      Эти перемены, всколыхнувшие Европу к концу тысячелетия, пожалуй, лучше слов отражала политическая карта, на ней читались итоги событий. Карта фиксировала начавшийся передел мира: Византия уступала. Причем уступала подданному, который оказался мудрее. Ее не спасали «христианско-славянские княжества», вдруг появившиеся в Восточной Европе. «Центр тяжести» континента смещался к Риму, граница же католической империи, наоборот, уходила далеко за восточный берег Рейна, захватив Прибалтику, Карпаты, западную часть Украины. Там теперь лежали интересы папы, его взор обратился к «неримской Европе».
      Поле деятельности Церкви росло стремительно. А с ним росли заботы папства. На целину, которую в IV веке оросили волны Великого переселения народов, принесшие сюда города и села, вторгалась христианская, католическая культура. Шло «одомашнивание» чужаков. Ведь население в новых владениях Рима этнически не менялось, осталось прежним. В своей массе то были потомки переселившихся тюрков, но католики умело меняли им сознание, быт. И те становились другими людьми, уже не «варварами», которых привел Аттила. Своими.
      Кто они, эти новые тюрки? Просто люди, говорящие по-тюркски? Нет.
      Дух становился другим, вот что отличало их! Внешне они оставались прежними, но в душе... Налицо абсолютно неисследованный наукой феномен — распад народа, его духовное перерождение. Что это? Никто не знает, но европейских тюрков постигла эта роковая судьба, религия расколола их на народы и народики, они перестали узнавать друг друга, перестали вспоминать прошлое. Они делились уже не на орды, как прежде, а на католиков, православных, ариан, мусульман и сторонников веры в Тенгри. Отчуждение стало едва ли не главным в их жизни. Свои разделяли своих же, не чувствуя общности и былого родства.
      Церковь руководила ими, она диктовала и будущее, и прошлое.
      Неслыханная настойчивость католиков неудержимо вела их к победе. Европейцы смотрели на Рим и не замечали Константинополь. То был переворот в сознании миллионов, который случился в Х веке, он вел к перевороту внутри самой Церкви, к ее разделению на восточное и западное крыло, это стало неминуемым. В ту пору и началась новая страница истории Запада, ее отличало верховенство духовной власти над светской. Когда и как это случилось? Точно не скажет никто. Но это случилось. Болгария, Германия, а потом другие страны, и Киевская Русь в том числе, тому иллюстрации. Католики всюду чувствовали себя уверенно и не скрывали это. Дорогу на Восток в начале IX века им проложил Карл Великий, его легендарные походы завершили очередной этап политики Рима и открыли новый.
      Византия — страна, несказанно обогатившаяся в раннем Средневековье, бывшая прежде ядром христианской империи, диктовавшая правила жизни другим народам, проиграла и эту войну за Восток. На своем же политическом поле. Надо отметить, что всегда, с IV века, ее политика велась слишком прямолинейно, значит, читаемо. Сначала греков обошли египтяне, которые вышли из-под их власти, утвердив в VII веке новую религию, ислам (Халкидонский собор многому научил философов Александрийской школы). Потом — Рим, который сумел придать своей Церкви статус духовного института и тоже выйти из-под власти византийского патриарха... Карл Великий «перевел» состояние де-юре в де-факто.
      Католики вели свою политику с помощью «варваров» и руками самих «варваров». Так возрождался Рим — благодаря идеологическому оружию, которое он совершенствовал год от года. В 1054 году случилось завершающее событие, к нему Запад готовился пять веков. Папа бросил перчатку византийскому патриарху, чувствуя в себе достаточно сил. Обе Церкви, Римская и Греческая, подписали акт о взаимном отлучении.
      Христианство раскололось. Навсегда.
      Некогда могущественной Византии осталось доживать полный тревоги век, ее годы были сочтены. Ни греки, ни тюрки, ни армяне, которые правили в Константинополе после Исавров, не смогли поднять страну, она чахла от недуга, которым страдала с момента своего рождения, с правления Константина. В стране отсутствовала свобода веры.
      По меркам геополитики в той борьбе за власть над Западом Восток имел самую выгодную позицию: за тюрками стояло полсвета, в их руках были и золото, и меч, и слово — главные рычаги власти. Но... тюрки не понимали друг друга. Говорили на одном языке, а не понимали. Они уже не были единым народом. Дух исчез. Религия размыла их близость. Они жили как призраки былой державы, былого величия. «Если народ лишить прошлого, через два поколения он превратится в толпу, еще через два поколения им можно управлять, как стадом» — эта древняя мудрость не вспоминалась.

      ...Папа Григорий VII, начавший в 1075 году новую политику Церкви, был родом из Тосканы, с севера Италии, где обитали итальянские тюрки. Сильное, чуть скуластое лицо, хищный взгляд ястребиных глаз снискали бы ему прозвище Тогрыл (ястреб), живи он в Степи. Он ненавидел тюрков, его раздражало в них все. Так ненавидят только свои. Этот папа посвятил обильную превратностями жизнь разрушению алтайских устоев, на которых держалась Европа, преображенная Великим переселением народов. Он успел сделать многое. Например, издал Диктат, где записал за собой «право назначать императоров». Это был принципиальный шаг.

      Интересна биография папы. До принятия папской тиары его звали Кильдебранд (Гильдебранд). Имя не случайно. Мальчик происходил из семьи помещика незнатного рода, его дядя по линии матери, очень верующий, поклялся до рождения мальчика отдать его в монахи. Отсюда имя — «пришедший по клятве», так только тюрки решали судьбу ребенка до его рождения, что было обычным в их жизни. Традицией.
      Монастырь, в котором воспитывался послушник, придерживался клюнийского воззрения, то было мощное течение в духовной жизни Европы, начавшееся в 910 году в Бургундии. Оно подчинялось Риму. Братия давала обет молчания, отсюда развившийся у клюнистов язык жестов, который не понимал никто, кроме них. Но действия были хорошо понятны всем, они были направлены против «варваров». Во имя торжества католицизма, который клюнисты понимали по-своему, как «очищение и освобождение Церкви».
      Разумеется, их аскетически-реформаторские идеи первыми принимали тюрки, желавшие стать истинными европейцами. Среди покровителей и сторонников клюнистов оказались едва ли не все важные персоны того времени: французский король Лотарь V, король Англии Вильгельм Завоеватель, император германский Оттон и его супруга, а также Генрих II, Генрих III и многие другие...
      Клюнийская реформа — это тоже страница истории тюрков в Европе.

      Западная церковь объявляла власть над монархами Европы, становилась «царем царей», присвоив себе право выбора правителя. Тем папа ударил в самую болевую точку общества, его удар был просчитан до мелочей: христианские королевства должны знать, в чьих руках власть, кто хозяин в средневековой Европе... Выборы, как известно, были ритуалом Алтая, там правителя выбирали по воле Неба, существовал свой кодекс правил. С выборным правителем поначалу жили и католические страны, те, что выросли из поместий джентльменов.
Теперь власть менялась принципиально. То был конец политической культуры, которая пришла на Запад в IV веке.
      Конечно, не всем понравились решения, что вводил папа Григорий VII. Но они усиливали власть Церкви, усиливали Запад. Протесты были бурные, папу даже едва не убили, а он в ответ показал непреклонность. Войны сменяли одна другую, Европа кипела, но свыкалась с новой реальностью. Власть папы делалась абсолютной, епископы стали важнее королей. Утверждалась новая политическая культура — уже христианская.
      Триумф Церкви начался с эры крестовых походов. С романтического на вид времени, о нем написаны книги — монографии и художественные романы, но о цели походов на Восток всегда говорили скупо... А что стояло за рыцарской романтикой на самом деле? И была ли она, эта романтика?
      Версия о спасении «гроба Господня» придумана для простаков, она беспомощна, потому что окружение папы римского прекрасно знало историю христианства, знало, что гроба там нет и не было. Евреи в гробах не хоронили. Все, сочиненное Константином о Христе и его гробе, Рим прежде не приветствовал, благоразумно отвергая... Значит, что-то иное в действительности легло в основу крестовых походов — не гроб. Что?

      Согласно евангельской легенде, Христос после снятия с креста был погребен в гробнице, которую покинул после воскресения. Гробница находится в Иерусалиме в Воскресенском храме и принадлежит сразу нескольким христианским конфессиональным группировкам. Говорить о ее истинности не представляется возможным из-за полного отсутствия достоверной информации. Скорее, это место паломничества христиан, которое утвердилось к Х веку, тогда ему и придали мифологизированное прошлое.

      Если отбросить словесную, «романтическую» шелуху, то события читаются совсем иначе. Случилась трагедия, большая трагедия, сотни тысяч добровольцев католиков десятилетиями, как безвольные зомби, шли завоевывать Ближний Восток. Они искали себе погибель. Сами. Сознавали это, но новые поколения шли опять.
      Их настойчивость, граничащая с безумием, к сожалению, не объяснена наукой...
Где мотив поведения? Не вера ли, которую требовали принимать, не задумываясь? Не с ней ли и рождалось безумство? Когда мысль становится лишней, такое вполне возможно...
      Версия о вражде католиков с мусульманами ошибочна: католичество и ислам тогда были близкими союзниками. Достаточно вспомнить, например, что Сильвестр II, в 999 году принявший папскую тиару, в молодости учился у мусульман, годами жил среди них, вел дружескую переписку, будучи папой римским. Сам Григорий VII, начавший новую политику Церкви, считался в Европе «знатоком учения Мухаммеда», он заявлял, что исповедует того же Бога, что мусульмане. И то было правдой. Как известно, в минуту опасности папу от разъяренных католиков спасли мусульмане, их отряд пробился к замку, где скрывался папа, и вызволил его. Потом вместе с папой они молились в соборе Святого Петра, в главном католическом храме мулла читал суры Корана... Это же было!

      Надо ли добавлять, что и папа Сильвестр был тюрком? Его имя, которое он потом сменил, получив папскую тиару, звучало как Герберт и было связано с верой — «исполненный веры». На Алтае так называли мальчиков, которых до рождения определяли в монахи. «Врученный по обету, по клятве» — таков смысл имени. Гер (кер) по-тюркски «вера», бер- — «вручать, давать».
      Этот папа был сторонником церковных реформ. По его мнению и по мнению его покровителя германского императора Оттона III, Западу следовало вернуться к алтайской традиции двоевластия, которая тогда сохранялась у части мусульман. Однако оппозиция придерживалась иного мнения... Преждевременная смерть Оттона в 1002 году и последовавшая следом смерть папы Сильвестра положили конец их честолюбивым замыслам.

      Мусульманская версия несостоятельна еще и тем, что добрая половина Северной Италии, Южной Франции, вся Испания исповедовали ислам. Сторонники Единобожия, соседи и друзья католиков, в своей массе были тюрками. Их называли арабами, но араб — это, как известно, не национальность, а имя жителя Халифата, почитавшего ислам. Для римских пап мусульмане оставались отошедшими от Церкви, такими же, как катары или альбигойцы. Но никак не людьми иной веры.
      Не чувствуя этот тончайший нюанс, трудно понять жизнь средневековой Европы.
Возможно, устремляясь на Восток, католическое духовенство строило тайные планы по искоренению ислама в Европе. Но и это маловероятно. У католиков, кроме мусульман, не было иных союзников. Их схватке между собой предстояло случиться через пять веков, во время испанской инквизиции. Пока же они действовали сообща против общего врага — Византии.
И все-таки поход на Восток начали именно католики. Почему?
Ответ не очевиден. Но, приняв во внимание детали геополитики, можно прийти к неожиданному выводу: крестовые походы — это попытка массового манипулирования сознанием верующих. Первая в истории! Так Церковь проверяла свою силу и себя. Ведь папа уже не шел, как прежде, за верующими, а вел их. И они шли.
      Дальновидных католиков пугало стремительное увеличение паствы, появление «новых народов», они чувствовали ненадежность своего главенствующего положения в западном обществе. В любой миг епархии могли стать неуправляемыми, взрывоопасными. Причина тому — новые люди, слишком много новых людей, пришедших в лоно Церкви. Красивых. Сильных. Умеющих думать. Они не принимали слова папы на веру. Не могли. И духовенство решило избавиться от них и от «старой» аристократии, с ее немодными привычками думать и обсуждать, а также от молодежи, которая не находила себе применения и томилась в безделье.
Папа желал войны — бойни, которая уничтожила бы опасную часть католиков.
Звучит кощунственно, но гибели иных тюрков требовало будущее Запада. Его покой. Чем больше людей, умеющих думать и действовать, принести в жертву, тем спокойнее будет править остальными, рассуждала Церковь. То было суровым испытанием, но от него зависело благополучие будущих поколений.
      В том никто не виноват. Что делать — боевой конь вьючным не бывает. Он не может идти привязанным к хвосту другого коня, его проще убить, чем заставить смириться... Это и есть дух, сломить который невозможно. Такими рождались они, эти ужасные тюрки, поставившие честь во главу своей жизни. И никакой папа был им не нужен — ни римский, ни другой.
      Люди для крестового похода находились сами, то были преданные Церкви, готовые служить и воевать. Отбирали достойных, им отпускали грехи и благословляли на поход «за гроб Господень». Те нашивали на одежду крест из красной материи и объявляли себя крестоносцами — воинством папы римского. Им не полагались ни командиры, ни снаряжение, ни провиант, у них не было даже плана действий. Ничего. Только призывы папы римского... Это и есть манипулирование сознанием, его итог: старший именем Бога приказывал, а верные долгу совести исполняли. Не обсуждая и не задумываясь.
      Они, католики, не просили для себя ровным счетом ничего. Только службу во имя Церкви.
Инициативу вожака в первом походе отдали Петру Пустыннику, жалкому монаху, страдавшему впечатлительностью и утверждавшему, что разговаривал с Христом. И все поверили, потому что первым поверил папа. Это очень характерная для тюрка реакция — верить духовному лицу, не размышляя.

      Этот провокатор, которого Церковь сделала героем народных песен, виден весь как на ладони в «Песне об Антиохии». Там есть, например, эпизод, когда к Петру Пустыннику, якобы пророку, которому сам Христос вручил руководство крестовым походом, обратились люди с жалобой на голод. «Разве вы не видите тюркские трупы? Это отличная пища», и крестоносцы изжарили и съели трупы неверных. И автор добавляет: «Мясо тюрок вкуснее, чем павлин под соусом».
      Эти слова правильнее бы оставить без комментариев, тем более что они написаны после крестовых походов, Европа тогда очищала себя от тюркского прошлого, и все средства для нее были хороши.

      Не войско, а голодная толпа, собранная наспех, двинулась в 1096 году на восток, уничтожая все съестное на пути. Даже трупы людей и собак. Они шли, как во мгле, без географической карты и без разведки, большие города, встречавшиеся на пути, принимали за Иерусалим и бросались на штурм. То были одурманенные люди, которые не ведали, что творили, они слышали слова папы: «Богу так угодно, Богу так угодно». И шли вперед.
      Страшная сила религии делала их игрушками.
      Потомки тюрков верили уже не Богу, а человеку, Наместнику Бога на земле, так он назвал себя сам. Человека они поставили над собой, потому что у него была власть. В этом, пожалуй, и состояла особенность христианства, в котором, в отличие от остальных религий, человек стал отлученным от Бога. От своего собственного «я». От осмысленного поступка, наконец. «Наместники в рясах» вошли в его душу.
      Поведение крестоносцев было именно таким. Отлученным. Его нельзя назвать даже религиозным фанатизмом, фанатизм — это вспышка, взрыв, здесь же иное, чему разум вряд ли даст точное определение. Именно манипулирование сознанием вело к массовому безумию, целые страны вдруг сходили с ума, поведение людей становится необъяснимым.
Возможно, обостренное чувство веры, воспитанное Алтаем в предках тех людей, так нелепо проявляло себя. Возможно, причина в ином. Но ими управляли, словно стадом. И отрицать этого нельзя. Демонстрируя смиренность, они демонстрировали чудовищную силу религии: кто владеет душами людей, тот владеет миром. Их миром!
      Церковь действительно владела Западом... На крестовые походы 1096, 1147 и 1189 годов можно смотреть по-разному, а можно — как на Великое переселение народов, только наоборот. Крестоносцев вели не заселять новые земли, а умирать там. Они тлен времени, пепел общества, рабы (кулы), но не Божии, а папские. Их убивали их же собственными руками.
То были тюрки, только их и привечал папа. Крестоносцев из нынешних Англии, Франции, Италии, Германии объединяла общая речь. Люди общались без переводчиков, что, пожалуй, самое показательное и неожиданное. Их походные песни звучали в Европе со времен Аттилы, это доказанный факт. Потом их назвали «песнями пилигримов», но новое имя пришло к ним позже, когда переписывали средневековую историю. Тогда они назывались именно «походными», «варварскими»...
      Первый крестовый поход завершили успешно: горы трупов остались от папского воинства, «кости христиан образовали холмы», писал очевидец.
Крестоносцев не спас спектакль, разыгранный священником Петром Бартолем (Варфоломеем), «нашедшим» святое копье — орудие вечного спасения. Подложенное им же мусульманское копье, которым якобы пробили тело Христа, чуда не сделало, но дух крестоносцев подняло, они поверили в чудо. И в то, что мусульмане (!) были на Востоке со времен Христа, тоже поверили... Мошенника вывели на чистую воду позже и вывели по-тюркски, проведя «между двух огней», — прием, который знали на Алтае. Сложили рядом два больших костра и заставили пройти между ними, он прошел, но у него обгорели бока и живот. Значит, солгал. Все. Лгун тут же признался в подлоге, иначе заставили бы идти между двух огней еще раз.
      А сколько осталось других, не разоблаченных «чудес»... На них строили идеологию крестовых походов. Чудеса с веками стали достоянием церковной риторики, время и верующие увековечивали их. Это в равной мере относится к трем рыцарям в белых одеяниях, к трем мученикам за веру во Христа — святым Георгию, Феодору и Маврикию. И они якобы представали перед взорами ослепленных крестоносцев. Правда, «видел» их только папский легат Адемар...
Все-таки жалкое время, когда мысль под запретом.
      Хотя кто знает? Не был ли тот запрет сделкой политиков Востока и Запада? Первой сделкой, начавшей тайную дипломатию на уровне духовенства. Вопрос не риторический, за ним факты. Тогда, например, во времена крестовых походов сказочно обогатились торговцы невольничьих базаров Востока, особенно в 1212 году, после детского крестового похода. Караваны судов с детьми шли из Западной Европы в Египет, на невольничьи рынки. В порту за бесценок их продавали мусульманам. Почему?
      Почему тысячи и тысячи крестоносцев стали рабами мусульман, еще не вступив на их землю? Безоружных детей сдавали толпами и толпами. Не была ли то политика, приносящая Церкви доход? И лик духовенства не краснел. Он никогда не краснеет, разве что от переедания.
Впрочем, образ непримиримой религиозной войны, который потом придали крестовым походам, не соответствовал действительности. И не мог соответствовать. В том убеждает история, например, английского короля Ричарда I, который был готов на брак своей сестры с братом султана. Или история французского короля Филиппа-Августа, который в знак дружбы посылал султану в подарок норвежских соколов и получал в ответ арабских скакунов... Примеров нормального, человеческого общения Запада и Востока более чем достаточно.
      До середины XII века их отношения были вполне нормальными, о чем свидетельствует существование в Халифате свободных христиан, религиозные учреждения которых имели сходство с мусульманскими учреждениями. И это, может быть, самое показательное. Восточные христиане, оказывается, не ели свинину, воздерживались от вина, делали обрезание... их называли мозарабами. Мозарабская литургия, исстари употреблявшаяся, например, в церквах Толедо, подвергалась нападкам римских пап. Но их недовольство ничего не меняло там.

      Любопытная подробность. В Католической церкви мозарабов называют по-латыни adscititii, от тюркского «аджи», то есть «живущие со знаком креста». Но не христиане!

      Люди, узнав друг друга, тянулись друг к другу, как родственники, у которых общие предки. Они помнили об Алтае... Конечно, то была тоже политика. Но без религии! Общались единоверцы: ведь и те, и те по-прежнему жили под знаком креста. Отсюда, между прочим, название походов — крестовые: из-за знака Неба заспорили тогда. Короли Франции (Филипп-Август и Людовик VIII) называли Халифат Анжуйской империей, то есть «крестоносной землей», опять же от «аджи» (анжи) — крест.
      О чем здесь вообще говорить, если в Англии при Оффе на монетах чеканили: «Мухаммед — Пророк Бога Единого (Тенгри)»? Или — если отношение к кресту как символу Неба в Халифате было очень почтительным, но не таким, как в Европе? На него не молились, он — память о ханифах, об истоках ислама.

       В Коране (перевод Крачковского) сказано: «Ибрахим не был ни иудеем, ни христианином, а был он ханифом предавшимся и не был из многобожников» и далее: «Правду говорит Аллах! Следуйте же за религией Ибрахима, ханифа — ведь он не был многобожником!» [3 60, 89].
Зная о дохристианском периоде Единобожия, об освобождении евреев царем Киром, можно лишь удивиться, что богословы и историки не обратили внимания на эти слова Корана. В них ответ на вопрос о веротерпимости, отличавшей Восток и Запад до придания религиозным учреждениям статуса политического института.
      Равносторонний крест после крестовых походов из ислама не исчез, его преобразили в восьмиконечную звезду. Если смотреть на ее центр (чуть ниже), крест проступает сам собой. Впрочем, он долго оставался на знаменах мусульман. Об этом свидетельствуют стяги ордынских татар — трофеи XVII века, выставленные в Военном музее Стокгольма.

      Султан Саладин не возвращал католикам крест Господень не из-за своей жестокости или жадности. Совесть не позволяла ему поощрять идолопоклонство, в чем он признался королю Ричарду. Аргументы мусульманина в том диалоге были куда весомее. Это видели и на переговорах о священности Иерусалима, там говорили, хорошо понимая друг друга. Обе стороны демонстрировали общность взглядов на религию... Так что же отличало их — католиков и мусульман? Что вызывало религиозную вражду? Ничего. Только политика.
Маски в той дипломатической игре сбросили в 1204 году, во время четвертого крестового похода. Маскировка была уже лишней, непримиримая вражда с мусульманами отошла далеко на задний план в политике Запада. О ней забыли... Усыпив бдительность греков, слуги папы римского, облаченные в рыцарские доспехи, против обыкновения не пошли освобождать Иерусалим, а задержались в Константинополе. Проще говоря, захватили самый богатый город Европы, назвав его Вторым Римом.
      Неделю грабили храмы и не могли их разграбить. Золото выносили мешками, не зная, куда его девать, суда не выдерживали тяжести груза. То была самая прибыльная военная операция Средневековья, большей добычи не принесла ни одна война... Вот тогда папа и объявил о Латинской империи, о новом государстве Европы.
      Дело, правда, было сделано наспех. Империя просуществовала недолго, однако политическая карта континента навсегда стала другой, потому что открылась новая страница Истории, та самая, в которой взор папы римского был обращен на церковные провинции Византии. Запад стал искать пути и тропы в глубь степей Восточной Европы.
Его влекли также Армения, Грузия, Кавказская Албания, с точки зрения католиков, свободные земли. Но...
      Уже по-другому светило солнце на планете, жизнь менялась не только в Европе. И на Востоке она становилась иной. Там взрастала сила-возмездие, огромная, беспощадная сила, которая угрожающе росла, словно туча на горизонте, имя ей Чингисхан.
Дешт-и-Кипчак просыпался, он должен был дать ответ на агрессию христиан, к тому времени колонизировавших треть его территории.

      ...Надо заметить, после Аттилы тюркский мир медленно умирал, он рассыпался. Вспыхнувшая ненависть убивала его. Европейцы уже не смотрели на Алтай как на родину, они по-другому видели его. Это естественно, века шлифуют память народа, а ежедневные заботы сужают горизонт. От Байкала до Атлантики, от Скандинавии до Индийского океана шла жизнь, в которой не стихали стычки и войны. То тюрки терзали тюрков.
      Едва ли не все войны Средневековья были религиозными войнами, их войнами: во враждующих армиях сражались они. Одни за итальянцев, другие за византийцев, третьи за арабов, четвертые за себя или еще за кого-то... Наймиты демонстрировали настоящий «этнический каннибализм» — сжирали друг друга. Забывшие родство стали жертвой чужой политики.
      Для них Вечное Синее Небо поблекло, их воспаленные глаза не различали мягких, божественных оттенков. Междоусобицы раскололи страну Аттилы, поделив в V веке Европу надвое — на христианскую и арианскую часть.
      Последующие века продолжили страдания одних и возвеличивание других тюркских родов. С чужими именами жили все они. С чужой моралью. Как известно, сила, обращенная против себя самой, рано или поздно иссякает, оставляя тлен. Уходя из этого мира, самые удачливые дети Алтая получали одно — сажень холодной земли. Их имен соотечественники не знали, могилы лежали безвестными. Христианскими. Мусульманскими. Или просто ничьими... Кого хотели тем удивить, отворачиваясь от собственных матерей и отцов? Становясь чужими для своего же народа? Для предков?!

       В этой связи познавательна книга французского историка Шарля Пти-Дютайи «Феодальная монархия во Франции и в Англии Х — XIII веков», посвященная королевской власти. Желая того или нет, автор показывает близкие по культуре государства, с родственными правящими домами. В них все вроде различно, с точки зрения европейца, и все одинаково, с точки зрения тюрка. Психологические портреты королей, лиц, окружавших их, говорят о многом.
      Книгу надо прочитать, и станет ясно, почему короля франков Хильдерика, основателя династии Меровингов, хоронили в кургане, с боевым конем? Почему герб династии Люксембургов с драконом? Почему атрибуты власти там всюду алтайские? Почему в окружении европейской знати забытые теперь тюркские символы и знаки? Да потому, что у тюрков не могло быть иначе, это — их знаки, их быт... Церковь многое запрещала, например, есть конину, пить кумыс, кулачное право. Но все запретить она не могла.

      В те неспокойные века Алтай казался заброшенным островком в океане политики. Запад, став христианским, забывал о нем. И он напомнил о себе сам. Напомнил рождением величайшего тюрка, гения всех веков и народов. Родители нарекли его Темучином. В истории человечества он идет вровень с Аттилой. И даже выше, больших преобразований не сделал никто за всю долгую историю человечества.
      Отец мальчика Есугей-багатур правил в предгорьях Алтая, но враги отравили его. Убили бы и семью, однако на пути встал сын с кинжалом в руке. Тринадцать лет было храбрецу, в его глазах горел огонь мщения, а лицо светилось лучом победы. Убийцы, увидев такое, опешили и опустили руки, это спасло мальчика, ему дали уйти. Он ушел. Собрал отряд и с помощью матери поправил пошатнувшееся положение рода.
      Прошли годы, имя «Темучин» люди произносили с трепетом в голосе — перед умом и бесстрашием юноши склонялись взрослые. Ведь первое, что он сделал — отомстил за отца и тем вернул уважение роду. Таков обычай. Из черепа отравителя заказал кубок для вина, а остальных врагов просто вырезал.

      О родословной Чингисхана написано немало, легенды относят его к древнему царскому роду, однако такое предположение вряд ли состоятельно, в чем убеждает вся дальнейшая история рода. Его предки занимали скромное положение в обществе, они были из рода Борджигинов, который ничем себя прежде не проявил. Обычный род, похожий на тысячи других, впрочем, он мог быть далеким коленом Кушан, о том говорит птица на родовом знамени. Но что за птица? По одним сведениям, сокол, по другим — ворон.
      Арабы, судя по книге Рашид-ад-Дина «Джами ат-Таварих», относили Чингисхана к многочисленному тюркскому роду Кият (Киян), то есть «дальние». По преданию, этот род участвовал в Великом переселении народов, но потом вернулся назад, на место своего исторического проживания.
      Монгольская легенда рассказывает красивую историю о неземном происхождении рода Чингисхана, о непорочном его зачатии. «Потомство этих трех братьев было прозвано Нирун, «безгрешно зачатые», ибо, по монгольскому верованию, они были рождены от света». Такое возвышенное отношение к герою объяснимо, но к реальности оно конечно же не имело отношения.

      Потом Темучин принял власть над Алтаем, и его нарекли Чингисханом, то есть Великим ханом. Другое имя не годилось бы, он задумал возродить забытое государство — Алтай, который сменил бы одряхлевший за века Дешт-и-Кипчак. Нелегкое наследство получил юноша, очень нелегкое, патриархальность отбросила алтайцев далеко назад, христианский Запад и мусульманский Восток, усиленные тюрками, наоборот, ушли вперед, они жили обновленной жизнью. Алтайскому же правителю многое предстояло сделать.
      Не силой решил брать от жизни Темучин, а разумом, это и отличало полководца, казалось бы, в безвыходных случаях... Действительно, как он, не имеющий ничего, кроме ума и веры, собрал самую сильную армию? Как смог завоевать полмира? Внешне это был обычный человек с большими голубыми глазами и рыжей бородой, он меньше всего походил на богатыря, хотя и отличался ростом.
      С чего начинал он, создавая свою державу? Прекратил междоусобицы, мучившие всех, составил свод законов — Ясу, от которой «исходило спокойствие и благоденствие для подданных». В 1206 году ее объявили на курултае (всеобщем собрании народа). Законы охраняли власть Великого хана и каждого из его подданных, они карали смертью за обман, предательство, неоказание помощи воину на поле битвы, воровство, прелюбодеяние, даже за сплетни и подслушивание.
      По Ясе жил сам правитель и его люди, исключений не делали. Даже заклятые враги смолкли, видя справедливость власти Чингисхана, который, не уставая, доказывал, что, если не соблюдать Ясу, «государство потеряется и прервется». Без строгих законов, вернее, без строгого их исполнения властью нет государства, нет страны, нет народа. И это было так.
      Но самым большим государственным его начинанием была не Яса. «Люди разной веры должны жить в мире, — провозгласил Чингисхан. — Мы вновь станем братьями».
      Ни у кого на планете не родилась эта светлая мысль. Всюду религия, превращенная в политику, разделяла, ссорила людей, а здесь объединяла. Поразительно, Запад и Восток, христиане и мусульмане, стравливая народы, выясняли, чья религия лучше, а алтайский тюрк напомнил всем о Боге Едином, сотворившем этот мир.

      Представление о Чингисхане как о «диком кочевнике», о «неграмотном человеке» абсолютно неправильное. Известно, он был весьма образован как в области религии, права, так и в секретах инженерии. При нем всегда были «ученые люди», которые консультировали правителя, давали ему и его близким уроки. Таким учителем был, например, Тата-тунг-Ко (имя из китайского источника и в китайской транскрипции), потом он получил важную административную должность.

      Мир совершенен, когда им правит Всевышний. Вот и вся философии Чингисхана. Но как много стояло за той кажущейся простотой — вера в Бога, которая давала людям правила поведения в обществе, нацеливала их на поступки, ставила честь и совесть во главу угла.
      Она, вера, и собирала под знамя Алтая тех, кому был дорог мир и справедливость. Не «крестоносцев», сбитых в обезумевшую толпу. Люди разных религий сами шли в армию Чингисхана, здесь они ощущали братство: у них один Отец — Бог... К сожалению, мало документов сохранилось о той великой поре, когда один человек, вооруженный Словом, собрал самую сильную армию. Ни денег, ни власти у него не было. Только Слово.
Конечно, Бог помогал ему.
      В западной и восточной литературе встречаются любопытные сведения, абсолютно непривычные обывательскому уху. Служить Чингисхану одними из первых поехали англичане, генуэзцы, франки и другие европейцы, которых давно тяготило католичество. Те самые «еретики», о которых говорилось выше. У него были отряды мусульман, тоже пожелавших воевать за чистую веру, за справедливость. Никаких «диких кочевников» или «поганых татар» там не было! Все знали, Яса Чингисхана обязывала щадить страны и города, покорившиеся добровольно, знали и о том, что Яса освобождала от налогов храмы и монастыри, посвященные Богу Небесному...
Этот выразительнейший пример говорит, чем жил Алтай. И как он жил.
      Здесь нельзя не привести строки из послания папы римского Григория IX, который обеспокоился уходом европейцев на Восток и их недовольством Церковью. Обвиняя Фридриха II, правителя сицилийского двора, который был восхищен Чингисханом, папа писал: этот пагубный царь заявляет, «что мир был обольщен тремя обманщиками, Иисусом Христом, Моисеем и Магометом, и двое из них умерли в почете, третий — на кресте. Мало того, он утверждает, что только дураки могут верить, будто девственница родила от Бога, творца Вселенной; он говорит, наконец, что человек должен верить только тому, что доказано силой вещей или здравым смыслом».
      А мнение Фридриха II разделяли многие в Европе. По замкам герцогов и баронов, по домам простолюдинов ходили запретные стихи категоричного содержания: «Судьба возвещает нам, звезды и полет птиц предсказывают, что впредь будет только один молот для всего мира. Рим, который, идя путем греха, давно колеблется, падет и перестанет быть столицей мира». Разумеется, стихи были на тюркском языке и звучали ритмично. Кто их автор? Может быть, сам Чингисхан или Фридрих II, по крайней мере, они четко передавали смысл слов, сказанных правителем Алтая.
      Значит, связь Востока и Запада не прерывалась и в XIII веке... Значит, карательный крестовый поход против катаров, начатый папой в 1213 на юге Франции и продолженный позже, случайным назвать нельзя. Не отсюда ли отправлялись на службу к Чингисхану?.. Здесь есть повод задуматься: Истина увлекала западное общество, она и в следующие века находила пылких последователей, которые привели, в конце концов, Запад к Реформации.
А мнение Чингисхана, что папа римский лишний на этой земле человек, вряд ли вообще нуждается в комментарии. На это папа отреагировал резко, католический мир был в шоке... Конечно, Алтай имел дипломатические контакты с Западом, евразийский мир знал и о Ясе Чингисхана. О ее первой строке. А она гласила: «Повелеваем всем веровать в Единого Бога, Творца неба и земли, единого подателя богатства и бедности, жизни и смерти, обладающего всемогуществом во всех делах».
      Представить трудно, так думал и говорил тюрк, которого европейцы теперь называют язычником.
Мудрый Чингисхан, уверенный в силе веры в Бога Небесного, разрешал подданным христианство, ислам, буддизм — все что угодно, на выбор, но после общей молитвы Всевышнему. В его армии не возбранялись обряды любых религий, «надо лишь душой верить в Бога, и придет победа», учил он, понявший эту Истину жизни в двадцать восемь лет от роду. За что его назвали Суту-Богдо, или Сын Неба.
      Английский историк Эдуард Гиббон писал по тому поводу: «Нашего удивления и похвал заслуживает религия Чингисхана. В то время как в Европе католики прибегали к самым жестоким мерам, чтобы защитить бессмыслицу, их мог бы пристыдить пример варвара, который предупредил поучение философии, установив своими законами систему чистого деизма и полной веротерпимости. Его главным и единственным догматом веры был Бог, сотворивший все доброе и наполняющий своим присутствием небеса и землю, которые созданы его могуществом».
      Слова историка убеждают в том, что в средневековой Европе был тайный интерес к забытым корням своей прежней религии. И лучший пример тому даже не слова Гиббона, а блестящий труд английского философа Джона Локка, основателя либерализма. В XVII веке, того не ведая, он повторил религиозную концепцию Чингисхана, но иным, научным языком. Слово в слово.
Разумеется, поразительное сходство мысли — до деталей! — отнюдь не случайно, знания ученого копились не в сознании, скорее, в его генах. Кровь заговорила в нем. Вот чего боялся папа римский, вот для чего организовал крестовые походы. Он боялся, что тюрки-католики вспомнят Алтай, веру в Бога Небесного и придут к мысли о ненужности папы и его свиты, которые увлечены политикой, и только политикой.
      Люди, пусть и одурманенные Церковью, опасны тем, что в них рано или поздно проснется генетическая память и они, очнувшись от угара, начнут действовать. Бессмыслица и мифы им уже не покажутся религией...
Чингисхана называют «монголом», рисуют узкоглазым, лицом, одеждой не похожим на тюрка. И это очередной трюк Запада, его науки, умышленно искажающей прошлое. Из-за страха. Алтайский «варвар» и внешне иной, по описанию современников, его отличали большие голубые глаза, утонченное, чуть скуластое лицо, густая рыжая борода, а его отца — зеленые глаза, отсюда прозвище рода — Зеленоглазые (Борджигин), такие глаза тюрки сравнивали с невызревшей смородиной. Внешность отца и сына была в точности такой, как у их предков, которых волны Великого переселения народов доставили в Европу. Европеоиды? Очевидцы утверждали, что да. Политики от науки — нет. Кто прав?
      А столь ли это важно? Человека красят дела, поступки, но не лицо. Чингисхан был самым красивым тюрком на свете, потому что жил с верой в Бога Небесного. И в том был весь человек...
Между прочим, само слово «монгол» появилось при жизни Чингисхана. Может быть, чуть раньше. Как? К сожалению, подробности здесь не вполне ясны. Но в 1206 году правитель Алтая заявил своим подданным: «Народ, который связал себя со мной, против всех; народ, который вооружил мою мощную мысль своей великой силой. Этот народ, чистый, как горный кристалл, я хочу, чтобы назывался кеке-монгол». (То есть «небесное счастье».)
      Вот, оказывается, откуда «монголы».
В устах Чингисхана слово значило не народ, а счастье, которое дарует народу вера. В том был тонкий расчет и никакого этнического подтекста. «Монгол», «монгал» и «могол» в Средние века считались синонимами, за ними стояла национальная идея, которая крепила не отдельно взятый народ, а народы, вставшие под знамя Бога Единого, принявшие Ясу Чингисхана... Веротерпимость отличала Алтай в его политике, в его делах. И это нельзя не заметить.
      Западная церковь плодила «новые» народы, Халифат отказался от национальных корней, назвав мусульман «арабами», а Чингисхан призывал к единству человеческого рода. К родству людей, у которых один отец и одна мать, Адам и Ева. Он искал то, что объединяет и примиряет. Вот что раздражало и Запад, и Халифат — политика Алтая, которая была перспективнее.
      Разумеется, об этнических оттенках слова «монгол» тогда не было и речи.

      ...Первыми силу армии Чингисхана узнали китайцы, которым Алтай платил дань. Император удивился прибытию далеких послов, удивляло их требование. А оно было ясным как день, Алтай назначал дань китайскому императору, этому «самому ничтожному из людей». Услышав такое откровение, китайцы потеряли дар речи. Но им быстро вернули его. Чингисхан вошел в Китай, девяносто городов окружил и взял штурмом. Огромная армия китайцев стонала от собственного бессилия. Всадники наводили ужас, они малыми отрядами появлялись из ниоткуда и туда же исчезали после внезапной атаки. Били и отступали, то была тактика войны тюрков с превосходящим противником.
      Принято думать, что компас изобрели китайцы, нет. Не у них тогда был компас. И здесь не обошлось без гения Чингисхана, он, как выяснилось, знал Китай лучше, чем сами китайцы. Успешно воевать помогали знания, собранные разведкой, а это — географические карты. И разумеется, геодезические инструменты, без которых карту не составить, без компаса и астролябии, они были у тюрков в начале их «степной» истории, то есть с I века.
Войско уверенно продвигалось вперед, разведка — одно из достижений Чингисхана! — в походе была безупречна, предсказывая события грядущего дня. Китайцы получали удар за ударом, всегда неожиданно и в самое больное место. Чиновникам императора ничего не оставалось, как самим пригласить послов Чингисхана и согласиться платить тюркам дань.
      Однако завоеванием Китая эту акцию Чингисхана называть нельзя — неправильно. Алтай и Китай имели слишком много общего, что видно даже из их топонимов. Скорее, то были две части большой центральноазиатской страны, одной единой культуры. Великой Поднебесной империи, родины общих предков: культ Неба сплотил их задолго до новой эры. Они не составили государства в привычном понимании этого слова, потому что в античные времена были свои представления о государстве. Видимо, тогда произошла простая смена правителей, которая со временем бывала в каждой крупной империи...
      Вторым походом Чингисхан взял власть над Северным Китаем. Но полководец не был бы мудрейшим из мудрых, не проявляй он избранность. Бог открывал ему то, что другие не замечали. В хлопушках салюта, устроенного в его честь, он увидел ружье — огнестрельное оружие. И понял, в руках китайцев порох — ключ к средневековому миру, а они, не догадываясь о том, пускали его на хлопушки.
      О непобедимой армии Чингисхана западные ученые пишут как о полчищах «диких кочевников» (в точности как об Аттиле), но о технических ее новинках молчат. Например, о зажигательных снарядах — прародителях артиллерии... Нужна книга, чтобы рассказать о Чингисхане-полководце. То был художник на поле брани, всегда придумывал что-то свое. Скажем, каждому всаднику дал два коня, чтобы тот на ходу менял их в походе, и армия стала вдвое быстрее. Конница Чингисхана появлялась чуть раньше, чем ее ожидал враг. Ее удар был точным и неожиданным.
      В обыкновенной степной колючке он увидел оборонительное оружие — железный шип. Ими срывал атаки неприятеля, сбивал любое преследование, рассыпая шипы перед наступающим врагом. Все в его армии было неповторимым, как в мастерской великого художника.
      ...Следующим после Китая на пути Чингисхана стоял Халифат, мусульманская страна, где жили потомки парфян, бактрийцев, кушан — словом, тюрки, отошедшие от Алтая. У них уже давно не было единства. Самовлюбленный султан Хорезма Мухаммед, царствовавший на землях от Персидского залива и границ Индии до Дешт-и-Кипчака, недостойно повел себя. Не как мусульманин. Он тайно сочувствовал секте исмаилитов, которая по-своему развивала теорию ислама, у нее были иные взгляды на Единобожие, на Коран. Взгляды, подозрительно близкие к католическим, та же самая философия «наместничества».

      Идея наместничества находила сочувствие у представителей разных течений в исламе. Так, багдадская надпись 1221 года, ее приводит академик В. В. Бартольд, неплохо поясняет эту мысль. Халиф Насир называл себя «имамом, повиноваться которому предписано всем людям», «халифом господа миров». Возвеличивание себя становилось нормой духовных лидеров и в Халифате, и в Западной церкви. Видимо, в том и выражал себя процесс разложения духа, который, согласно тюркской традиции, духовенство обязано беречь. Меняя тюркские традиции веры, религиозные лидеры разрушали и саму веру. Так, один из багдадских халифов, принимая «египетского посла, сидел на престоле с плащом пророка на плечах, с мечом пророка на поясе и с посохом пророка в руке; на вопрос пораженного таким великолепием посла: «Не сам ли это Аллах?» — государь будто бы ответил: «Это — заместитель Аллаха на земле его».
      Высокомерие, чванство и показная роскошь духовенства вызывали протест у истинных верующих. Отсюда рост «сект» и «еретических» течений, отсюда несогласия, которые стали отличать мир христиан и мусульман. Вот почему слова Чингисхана о чистоте веры были ясно услышаны и на Западе, и на Востоке.

      Не сразу понял двуликий султан, кто перед ним!
Чингисхан не хотел воевать с мусульманами, он искал дружбы и союза с братьями тюрками, жившими в Халифате, предложил выгодную торговлю на «шелковой дороге». В 1218 году отправил султану караван с дорогими подарками. Однако тот напал на караван, купцов убили, товары украли. Чингисхан потребовал удовлетворения, Мухаммед убил и послов, заподозрив в них угрозу. Тогда оскорбленные мусульмане сами обратились к «великому заступнику всех тюрков», так записано в их обращении. Им стал неприятен султан с душою раба, который ждал момента, чтобы объявить себя арабским «папой римским», то есть наместником Аллаха на земле (Ага-ханом).

      Подробности тех событий прочитываются в «Сборнике летописей» Рашид-ад-Дина, а также в бесценном труде В. Т. Тизенгаузена «Сборнике материалов, относящихся к истории Золотой Орды». Однако читать восточную литературу надо с той же осторожностью, что и западную, — по причине политической предвзятости авторов.
      Очень трудно собрать факты, но куда труднее объективно осмыслить их.

      Ответ осквернителю Единобожия последовал незамедлительно.
Но прежде, как гласит легенда, по традиции предков Чингисхан поднялся на вершину горы и обратился к Тенгри. Три дня и три ночи ждал он ответа, три дня и три ночи крошки хлеба и капли воды не было на его губах, лишь ветер студил тело, утоляя жажду. Когда он спускался с горы, армия знала, что делать. Завидев полководца, воины начали скандировать: «Тенгри, Тенгри». И молиться Ему... Воистину вера очищает сознание.
      Тысячеголосое ура, усиленное раскатами эха, покатилось по земле.

      Возглас «ура» Европа слышала со времен Аттилы и медленно привыкала к нему. Правда, если быть точным, кричали не «ура», а «хурай», что на древнетюркском языке означало «спаси и помилуй». Другое его значение — «бей», «рази», то есть призыв к атаке. Этот возглас вызвал панику в римских войсках в 312 году, не сразу привыкли к нему римляне...

      Под знамена Алтая устремились новые отряды мусульман, собралось семьсот тысяч всадников. В Средней Азии готовились сойтись две великие силы, две культуры, которые тогда олицетворяли Восток. Таких сражений мир не видел и при Аттиле. Небесный Алтай против Халифата, один на один.
      Вольтер, имея в виду то сражение, писал: «Наши европейские битвы не более, как мелкие стычки в сравнении с многочисленностью армий, которые сражались и погибали на азиатских равнинах». Разворачивалась грандиозная батальная сцена, которая достойна увековечения в панораме. Боя, подобного масштаба, мир не знал ни до, ни после. Полтора миллиона человек собрало открытое поле. Битва у реки Сырдарья началась утром, а закончилась ночью третьего дня.
      Чингисхан виртуозно творил Историю, все подчинялось ему. Говорят же, «каждый лекарь лечит своим лекарством»... Самодовольство, оказывается, тоже излечимая болезнь.
В первые часы боя самодовольный султан потерял половину войска, и тогда его озарило, перед ним армия, над которой распластал крылья Ала — ангел-хранитель тюрков: непобедимая армия, сражавшаяся за торжество веры в Бога Небесного. С той минуты он думал уже не о победе — о бегстве.

      Есть основания полагать, что тогда султан и усомнился в том, что правильно понимал слова Корана. В 20-й суре (102-й аят) сказано: грешники на Страшный суд будут собраны «голубоглазыми». Голубые глаза Чингисхана, источавшие гнев, усилили его страх перед неожиданным открытием. Может быть, тогда султан и понял: правоверный не тот, кто окружен властью, пышностью, достатком, не тот, кто дни напоказ проводит в молитвах и в соблюдении обряда. А тот, кто живет по законам Всевышнего, — для людей. Как Чингисхан.
      Истинная вера, она в душе человека, в его поведении, ее не выставляют публике напоказ. Бог видит ее и так.

      ...Боевое знамя Чингисхана называли «сульде» — «жизненная сила», «дух». Отсюда, к слову, английское soul и немецкое seele, в те годы они звучали именно так, по-тюркски. Равно как и слово «султан».
      Сульде и Яса были гласом Неба. Они поднимали боевой дух, давая армии силу и уверенность. Например, в 1221 — 1222 годах, когда отряд разведки под предводительством хана Джебе и его помощника Субутая проник на Кавказ, местные кипчаки сопротивлялись недолго, потому что им сказали о священной войне, которую объявил Алтай. Войне за торжество Единобожия.
      С этого небольшого отряда разведки начинался великий поход на Запад — за правду. «До последнего моря». Поход, вошедший в историю России как татаро-монгольское нашествие. Но это были не дикие орды кочевников... В истории человечества нет даже близкого примера, отряд в два тумена (двадцать тысяч всадников) прошел от Самарканда до Киева, путь, сравнимый с походом Александра Македонского, однако совершил больше, чем вся армия Македонского, если она, конечно, существовала на самом деле. Всадники делали 120-верстные переходы, шли без дневок по двенадцать дней, превосходя в несколько раз все армейские нормы Запада.
      Отряд принимали за призрак, за посланников Неба, встретив его, никто уже не осмеливался поднять глаз на знамя Чингисхана, все склоняли перед ним голову.
      Разведка вошла в Восточную Европу почти без боя. То были больные земли, с IX века греки ссорили здесь местных ханов. Потом в ссору влезли католики... Выходит, высылая отряд, Чингисхан знал, что творилось в тех краях Дешт-и-Кипчака. Знал и о вторжении сюда христиан, об их постыдной политике раздоров.
      И повелитель Востока, укрепив бунчуки на конях, решил восстановить поруганную справедливость, он приказал разведке идти так далеко, пока не встретится последний тюрк. А кто поступил бы иначе? Чингисхан шел не завоевывать чужие страны, он спешил к собратьям, которых постигла беда. Его решения были полностью оправданы.

      В 1223 году отряд достиг границ Западного мира — Киевской Руси. Была ли то самостоятельная страна? Это как посмотреть... Украина к исходу Х века отошла от Единобожия, стала восточным оплотом христианской империи. Но меняет ли смена религии государственный или этнический статус страны? Вопрос, требующий очень серьезной дискуссии.
Здесь, в своей новой колонии, Запад и решил остановить небесное войско. Конечно, не из-за подло убитых в Киеве послов Чингисхана завязывалось сражение, столкнулись два мировоззрения, две культуры, две политики.
      События были соразмерны обстоятельствам: убийство послов прекращало мирный диалог. У христиан не нашлось аргументов для диалога о Боге, они пожелали войны. Киев показывал, Восток ему уже не друг... Впервые отчуждение наступило при Вальдемаре I (князе Владимире Красное Солнышко), тогда русские князья начали свою знаменитую ссору, ее истинные причины лежат за бортом российской истории. О них никогда не говорят. А в ней, в той ссоре, ариане выступили против католиков, ведь Вальдемар ввел католичество в ранг государственной религии Киевской Руси, лишь при выполнении этого условия была возможна его женитьба и последующее княжение.

      Проникновение католиков в Киев шло знакомым Риму путем — через династический брак. Первой в том ряду стояла Хельга (Ольга), ее история известна, за исключением, пожалуй, самых важных деталей. Например, она имела отношения с Оттоном I Великим, германским императором. Какие? Что делал в Киеве магдебургский епископ Адальберт, которого пригласила Ольга? Почему Византийская церковь противилась потом причислению Хельги-Ольги-Елены к лику православных святых?.. Это не легкие вопросы, за ними стоит то, что не принято замечать. И подобных вопросов немало.
      Так, сын Владимира Красное Солнышко Ярослав Мудрый был женат на католичке, дочери Олава Святого. Сестру Ярослава Мудрого, Марию, выдали за польского короля, дочь Елизавету — за норвежского, дочь Анастасию — за венгерского, дочь Анна стала женой французского короля Генриха I... Почему? Ведь межконфессиональные браки были строжайше запрещены Церковью.
Почему сам Вальдемар (Владимир) после крещения Руси получил титул «король», но этим титулом его теперь не называют? Вместо него появился титул «басилей» (правитель), который со временем превратился в имя Василий. Не слишком ли много исключений в этой истории?

      Все шло с тех пор в Киеве по воле папы римского... Так что город стал конечным пунктом похода разведки Чингисхана не случайно.
На 30 мая 1223 года пришлось знаменитое сражение с русскими (норманнами), армия которых, усиленная католиками Европы, в пять раз превосходила отряд Алтая. Все было тогда на ее стороне. Кроме Бога. «Мы вам не сделали зла, — в последний раз сказали монголы. — Бог един для всех: Он нас рассудит!» Но русские упорно молчали.
      Сражение началось. Разведка Чингисхана спешно отступила, христиане бросились в погоню, растянув свое огромное войско на версты. Их преимущество таяло с каждой минутой. Лишь у речки Калки они поняли, что случилось, да поздно. У Калки и началась настоящая битва... То был сущий ад. Маленький отряд наголову разбил огромную армию, на которую поставил папа римский, мечтавший о Втором Риме на востоке Европы.
      Но Бог, как известно, для того и создал ад, чтобы в нем гибли демоны...
      С Калки в России повели «татаро-монгольское иго», придумали «несметные орды», которые навалились с востока. Почему? Объяснения нет. И вообще, что такое «иго»?
      Оно придумано в Петербурге, в дни 600-летия поражения на Калке, то есть в 1823 году. Эти три разных слова впервые соединил учитель гимназии Наумов, и они понравились публике, с тех пор татарами русские пугают детей. Но любая неправда опасна еще и тем, что рождает другую неправду. Следом точно так же была придумана Южная Русь, куда якобы в 1223 году вторглись монголы. Правда, о той стране никто не слышал, нет ни единого документа, где говорилось бы о ней. Норманны к тому времени сходили с исторической арены, еще одну Русь создать они не могли.
      И не создали!
      На географических картах земли, лежащие к югу и юго-востоку от Киевской Руси, назывались «Татария» или «Великая Татария». Народ, живший здесь, назывался татарами. Сегодняшние крымские татары — осколок того времени. Здесь даже спорить не о чем, это все тот же Дешт-и-Кипчак, его народ... Историю Руси искажали намеренно, как искажали историю Болгарии, Сербии, других стран, где тоже из тюркских ханств делали «христианско-славянские» княжества с выдуманным прошлым.
      А слово «игэ», между прочим, совсем не зловещее, оно означает хозяин, власть. Впервые в Европе его услышали в Скандинавии, после прихода сюда тюрков. Новая власть, та самая, что сидела верхом на коне, называлась так. Ее, эту власть, олицетворял Один — Ватан, другое имя которого было Игг, утверждают скандинавские саги.
      Точно такое же иго пришло в Восточную Европу. Иначе говоря, тогда, после Калки, погрязшие в ссорах ханства Восточной Европы признали Сульде и Ясу Чингисхана. Мир пришел на их землю. Вот что случилось тогда... Конечно, иго было! Но какое?
      Новая власть (игэ) дала ханствам новые имена: Золотая Орда, Голубая Орда... «Орда» сменила «каганат», то была всего лишь смена вывесок. Вместо одной административной единицы Дешт-и-Кипчака появилась другая, потому что Чингисхан провел реформу общественной системы, он отказался от выборов правителя, власть велел передавать по наследству. Как в Европе. То была грубейшая ошибка, свидетельствующая о его не царском происхождении, ею «покоритель Вселенной» перечеркнул все, что отвоевал.
      Увы, желание передать власть детям, создать их благополучие — это желание простолюдина: отказ от выборов правителя лишает общество развития, оставляет сильных не у дел... Видно, вправду говорят, безошибочной стрельбы не бывает. Даже у Чингисхана, который отменил ханские турниры, эти поединки за право называться сильнейшим.
      В древности имя правителя тюрков «каган» звучало как «кёкхан», то есть «небесный хан», «верховный правитель». Считалось, что выбор делал сам Господь.
      Кагана выбирали из ханов, право на выборы хан добивался подвигами... Была череда подвигов во имя Бога Небесного и народа... Вот что в XIII веке писал Марко Поло: «Правителей областей они выбирают; выберут достойного и доложат о том великому хану; великий хан избранного утверждает и дарует ему золотую пластину», то есть знак власти. Ярлык. Так стало после Чингисхана. Выборы правителей областей пока сохранялись.
      Но великий хан, или царь лица уже не имел. Он был никто. Да, на трон садился потомок Чингисхана, ну и что? Своего лидера тюрки уважали не за происхождение — за поступки. Все знали, подвиг во имя Бога Небесного делает из батрака хана, из хана кагана... Никто из сынов Чингисхана и близко не походил на отца. Серые, ординарные личности с красными носами. Они решили, страной, «созданной верхом на коне, нельзя управлять верхом», огромное царство поделили на части, что и стало началом его конца. Старший сын, Джучи, взял земли к западу от Алтая, но правил там его сын Батый, которого и ханом-то не называли. Говорили с усмешкой «Саинхан» — «Увалень». Он любил роскошь, долгие беседы за столом, его жизнь была сладкой забавой, от которой народ не видел пользы.
      Поразительно. Чингисхан, властелин миллиарда подданных, обладатель несметных в мире богатств, чуждался роскоши, носил простую одежду из холста, которая до сих пор хранится в музее Пекина, внук же не испытывал интереса ни к государству, ни к войнам. Полный бездельник... Батый воевал. И воевал успешно, но не по своей воле!
Под его знаменем стояли триста тысяч всадников — казаки Днепра, Дона и Итиля, из них «монголов» (то есть пришедших с Алтая) всего четыре тысячи, их прислал дядя Батыя, хан Октай. Он назначил ему и главнокомандующего Субутая. Вот кто был настоящий воин! Почтительно приказывая, Субутай заставлял Батыя шевелиться.
      Так, в 1237 году ордынцы приобщили к Ясе Чингисхана рязанских татар, успокоили русского князя во Владимире. В 1240 году Киев, «матерь городов русских», узнал, какова плата за измену вере. Потом на пути армии были Буда и Пешт, Прага, Краков, Пожега и другие города, вдруг ставшие «христианско-славянскими». Субутай посрамил польских, богемских, тевтонских, венгерских рыцарей, слывших лучшими в воинстве папы. Европа не знала полководца такого уровня... И будь он прям, как стрела, злопыхатели нашлись бы, о татарах пишут лишь гадости. Слишком сильны были они, а такое не прощают.
      Однако факты, факты.
      В руках Субутая сходились нити, которые тянулись из европейских столиц, он — не папа! — вел тогда политику Европы. Впрочем, и папа римский был доступен ему, особенно после женитьбы французского рыцаря Балдуина Гэно на тюркской княжне в 1240 году. Брак был явно политическим, он открывал дорогу во двор французского короля, который настойчиво искал сближения с Востоком.
      Эдуард Гиббон о тех тяжелых для христиан днях писал: «Вся страна к северу от Дуная была утрачена в один день, в течение одного лета лишилась населения, а развалины городов и церквей были усыпаны костями туземцев, поплатившихся за прегрешение своих тюркских предков». Он так и назвал венгров, чехов, поляков «туземцами».
Европа, оказывается, помнила «своих тюркских предков», знала, что Батый следует Ясе Чингисхана — идти вперед, пока не кончится тюркский мир. Знание это и вызывало страх у европейцев, потрясало неотвратимостью расплаты. Ужасная пора. В «нашествии» Батыя прочитывался сюжет Апокалипсиса, люди сами заговорили о суде Божием.
      Первым поплатился венгерский король: ему последовал ультиматум, затем разгром. Поляков громил хан Бандар, он нанес им поражение под Шидловом, потом сжег Краков, Бреславль. Европа стонала. Но верила в справедливость нагрянувшего суда.
      Любопытно, Субутай не вступил на земли императора Фридриха II Гогенштауфена. Того самого... Почему? Этот немецкий император, как известно, враждовал с папой римским, водил дружбу с мусульманами. Но не это заслуживает внимания. А первые пять букв фамилии, которых до избрания на престол (то есть до 1138 года) у династии не было: «гоген» так пишут теперь, «каган» произносили тогда.
      То последние каганы Дешт-и-Кипчака, с 1197 года они правили и в Сицилийском королевстве. Верные Алтаю реликты. Свою державу они упрямо называли Гунния. Вот с кем боролся папа. С Фридрихом I Барбароссой, Генрихом VI, Фридрихом II, предки этих знаменитых немцев были воинами Аттилы, его полководцами, говорили по-тюркски, верили в Вечное Синее Небо. Среди их родовых имен особо почиталось имя Конрад. Субутай поэтому и не тронул земли братьев по крови, он обошел их.

      Подобных земель на Западе было немало. Например, графство Анжу, что в нижнем течении Луары, там тюркская речь звучала особо чисто, реку называли Лу-арык (речка Дракона). Графство прославилось в V веке тем, что сюда сбежала орда из войска Аттилы. Собственно, она и утвердилась на северо-востоке Франции. Какая именно орда? Сказать трудно, но ее тотемом был дракон.
      Топоним Анжу (и другие производные от «аджи») весьма распространен на карте Евразии, он — визитная карточка Алтая. И разумеется, тюрков. Анжеро-Судженск, Аджодаха, Анжи, Анга, Анджана, Андижан, Аджитархан, Аджиюрт... то были места, где укрывались беглецы. Бог хранил их там.
      Графы Анжу были суверенами, как и графы Фландрии, Тулузы. Официально династия, уже европейская, оформилась в IX веке, ее основатели — Ингельгер и его сын Фульк Рыжий, ставший первым графом Анжу. Этот род оставил след в истории и Франции, и Англии, и Европы в целом. Анжуйский дом был очень знаменит в Средние века, его представители вполне могли бы служить эталоном тюркской внешности. Они, как правило, были «высокого роста, широкоплечие, с шеей быка и крепкими руками, рыжие, с грубым резким голосом, со светлыми глазами, очень приятными, когда спокойны, и в минуту гнева мечущими громы и молнии». Это характеристика Генриха II, анжуйского хана и английского короля, он не считал достойным для себя говорить по-английски.

      А 9 апреля 1241 года под Лигницем в бою сошлись две лучшие силы Востока и Запада. Они не могли не сойтись. Вновь численное превосходство европейцев склонило победу к себе. Плотно окружив неприятеля, рыцари приготовились закончить битву. Но Субутай не спешил уступать, маневрируя войском, он наголову разбил сначала один фланг противника, потом другой. Неповоротливые рыцари даже не поняли, что произошло. И как... Больше войска у католиков не было.
      Наступили самые страшные минуты, всадники медленным маршем пошли на Рим и на берегу Адриатического моря встали на отдых. Исход кампании сомнений не оставлял: тюрки-католики должны подчиняться своим правителям, а не папе римскому, так решил Алтай. Здесь показательна фраза, ее прокричал гласник (глашатай) Батыя обороняющимся хорватам и венграм: «Передает вам хан Батый, вождь непобедимого войска, чтобы вы не защищали чужих вам по крови короля и его людей, передайте их в наши руки» (выделено мной. — М. А.).
      Та фраза звучала на «гуннском» языке, понятном и хорватам, и венграм, и самим татарам. Надо заметить, языковых проблем в той войне не было, все понимали друг друга и в прямом, и в переносном смысле.
      Невозможно представить, что творилось в Европе. Царили паника, страх, люди ждали Божиего суда, говорили о нем. Страшили не сами татары, а порядок, который несли они, европейцы боялись Ясы Чингисхана. Боялись ответственности перед сородичами. Западное общество было деморализовано, умер от переживаний папа Григорий IX, за ним последовал вновь избранный папа Целестин, с выбором нового папы возникли трудности. Суеверный страх завладел епископами, они не торопились примерять папскую тиару. Выборы тянулись два года.
Католики, кажется, вспомнили слова Чингисхана о том, что папа — это лишний на земле человек. Словом, Церковь осталась без власти.
      А тем временем отряд разведки Батыя вошел в пределы Австрии и, не встретив сопротивления, разместился на отдых. Безразличие окутало потерявшую себя Европу. Но жители Готландии (Швеции) паниковали откровеннее других, они не ловили селедку, не выходили в море, боясь привести следом Батыя. Рынки закрылись, улицы городов заполняли люди, ослепленные страхом и не знавшие, куда бежать. Вторжения ждали день и ночь, как осужденный на виселицу ждет часа избавления. «Боже, спаси нас от ярости татар», — молили европейцы.
В Англии появилось выражение: «To catch a tartar» (схватиться с татарином), то есть «столкнуться с заведомо более сильным противником».
      Случай спас Европу. В марте 1242 года, перед наступлением, в ставку пришла весть о кончине дяди Батыя, и того словно подменили. Он метался в слезах, ни о каком походе не желал слышать. В трудном положении оказался главнокомандующий: узлы были завязаны, а наступать без хана он не мог, такова традиция.
      Армия, созревшая для победы, стояла на перепутье.
Дел осталось месяца на полтора-два, чтобы завершить одну из самых блестящих страниц в военной истории человечества. Батый на коленях молил Субутая отпустить его домой, ничто не прельщало тщедушного, даже победа. Он бросил армию на произвол судьбы, демонстрируя позорное бегство победителя. Подобное, наверное, не встречалось в истории.
      Однако Субутай знал, мудрость преуспевает во всем. Чтобы сохранить лицо армии, он выдвинул отряд разведки, показывая, что намерения его серьезны. От имени Батыя послал письмо королю Франции, оно начиналось так: «Именем Бога Вседержителя повелеваю тебе, королю Людовику, быть мне послушным и торжественно объявить, чего желаешь: мира или войны?..» Ответ был печальным, но не без вдохновения: «Небесное утешение поддерживает нас! Ибо, если татары дойдут до нас, или мы пойдем за ними, все равно, — мы попадем на небеса».
      Отказ от сопротивления прочитывался в каждой строке. Король желал не мира, не войны, неизбежность надломила одного из величайших правителей Франции... Забегая вперед, отметим, Людовик IX Святой прославил себя общением с Востоком. Его чуть не избрали султаном Халифата, там знали, что он из царского алтайского рода; знали, что предки правящего во Франции дома служили у Аттилы, а когда они перешли на службу к Аэцию, их орду назвали «франками»... Это же о чем-то говорит непредвзятому человеку? И будет говорить всегда. Как говорит и то, что слово sir (по-тюркски «царь») было широко в ходу у представителей французских династий... Карл Великий свой поход на восток организовал, кроме всего прочего, и за короной Аттилы...
      Вот он, «Алтай» в Европе, его Чингисхан и велел переподчинить. Людовика Святого тюрки уважали именно за происхождение. Кстати, он чуть не обратил в христианство Батыя. Однако это случится уже потом.

      К сожалению, найти раннюю версию написания имени Людовика Святого не удалось. В традиции того времени имена европейских тюрков состояли из двух половин — «западной» и «восточной», об этом известно. Как звучало его «восточное» имя? Наиболее вероятно — «сан» (san), что на древнетюркском языке означало «почет», «уважение». Видимо, позже это слово в Европе трансформировали в sanсtus. Не исключены и другие варианты, например, аджи. Во всяком случае «святым» при жизни его называть не могли, а «почетным» или «уважаемым» вполне.
      Показательно, что еще в V веке слово «святой» ни в Риме, ни в Византии не встречалось. Зато оно было хорошо знакомо «индийским общинам» Египта и Северной Африки. Знали его и на Алтае.

      ...Весной 1242 года отряд разведки Батыя громил европейские города, тем временем армия отступала, так хитрил Субутай. Но его военная хитрость не ускользнула от других тюркских глаз, из рода Гогенштауфенов. Там поняли, что к чему, и случай упускать не захотели, «пустили хвост» в след отступающей армии, чтобы ударить ей в тыл... Но об этом чуть позже и подробнее, то был важный момент истории не столько Европы, сколько России.
      Маневр Субутаю вроде бы удался, и он через короля Людовика Святого заявил, что прощает европейцев, отступивших от веры в Бога Небесного.
Лишь тогда Европа облегченно вздохнула.

     Преображая Запад

      К сожалению, о походе татар в Европу не принято много рассказывать, Запад во все века был скуп на иные подробности. И понятно, те эпизоды навевают не лучшие воспоминания. А ведь Субутай спас арианство на востоке Европы, дал ему пару веков жизни, потому что сотрясенной Церкви стало не до восточных колоний, не до идейных противников.
      Она зализывала раны.
      Арианство осталось в Литве, там по-прежнему жила «норманнская» Русь. Островки северной веры сохранялись и на других русских землях — в Новгороде, Пскове, Суздале, Ростове. Древность их храмов и монастырей говорит за себя, все они появлялись с приходом норманнов, то есть с IX века, и назывались по-варяжски. Новгород тогда был Холмгард, его заложили в 859 году, Ростов чуть позднее — в 862 году, Псков звался Алтынбуром... Те неуютные болотистые территории с суровыми зимами считались задворками Европы, о них вспоминали, лишь говоря о мехе, воске и крае света.
      У папы римского не дотягивались сюда руки из-за малолюдности тех земель, где покоилась нехристианская Европа с ее неприметной культурой...
Это немаловажное обстоятельство, оно способствовало тому, что сюда, на островок Единобожия, в начале XII века пришел с дружиной сын киевского князя Вальдемара II (Владимира Мономаха) искать царство, уединение и покой. Юношу звали Гюрги, в историю он вошел как Юрий Долгорукий, основатель Москвы, князь суздальский. Личность не простая, как принято полагать. А скорее, не раскрытая. Или — не понятая.
      О нем и его матери практически ничего неизвестно. Даже дата рождения. Зато о его мачехе, католичке, дочери английского короля Гаральда, известно куда больше. Равно как и о его сестрах и братьях, тоже католиках.
      Надо полагать, римские порядки, вторгнувшиеся в Киев, были чужды Юрию, и он покинул отчее гнездо... Как? Возможно, по негласной воле отца, желавшего видеть одного из сынов арианином. Не исключено, что причина в ином. Но приход Юрия Долгорукого на Север ознаменовался переносом столицы Зеленой Руси в 1125 году из Ростова в Суздаль, то был политический ход, дававший династии Рюриковичей шанс на будущее. Ведь при католичестве ее судьба зависела от воли папы римского, который назначал на власть, теперь папа был не опасен правителям Руси, принявшим католичество, потому что хотя бы один из них всегда оставался свободным от католической тирании.

      Очень дальновидный поступок... Он, например, заметно смягчил обстановку в Восточной Европе, которая сложилась уже к 1254 году, когда папа Иннокентий IV прислал на Киевскую Русь, князю галицкому и волынскому Даниилу Романовичу, королевскую корону и объявил его своим слугой. То был итог закулисной политики Запада, но Рюриковичей он не задел. Удар был загодя отведен...
      Уход одного из членов правящей династии ради сохранения самой династии наблюдался с первых лет Великого переселения народов в Индии, на Среднем и Ближнем Востоке, в Закавказье. Это был отработанный прием самосохранения царской власти у тюрков, он много раз оправдывал себя.
      Оправдал и на этот раз. В Киеве Рюриковичей могло и не остаться, но династия продолжилась бы, дав начало, скажем, Московской Руси.

      Это — поворотное событие в русской (норманнской) истории, вернее, пока еще все-таки в ее предыстории, потому что спор между восточноевропейскими князьями только-только разгорался. Папа ловко стравливал их... Юрий Долгорукий, сын норманна, носитель традиций Алтая, выступал против католического Киева, но не против сородичей, захват им в 1155 году города тому лучшее свидетельство, его жизнь — борьба за сохранение рода. О чем это свидетельствует? О том, что причины братоубийственной вражды, которая разрушила Киевскую Русь, не изучены. В ней, в той вражде, недооценена главная фигура конфликта — папа римский, логика которого была проста и понятна. Враждуя, династия разоряет страну! И себя.
      Церковь изменила правила престолонаследия, и все. Началась вражда...
      Вражда, которой добивались те, кто мечтал о продвижении христианства на Восток. Таким был, например, киевский князь Изяслав, сын которого по старому правилу не имел шансов на престол, но он поехал в Рим и уговорил папу. В результате появился документ папы Григория VII, в котором «слуга слуг Божьих» в 1075 году объявил сына Изяслава Regi Russorum, то есть правителем Руси. Пока еще не королем, просто правителем.
      Подробностей тех событий сохранилось много, они известны и здесь не нужны, однако иные исторические сюжеты теперь обретают совершенно новые, едва заметные прежде оттенки. Так, Юрий Долгорукий велел своему сыну Андрею тайно увезти из Киева икону Умай, которую чтили ариане, и тот вывез эту бесценную святыню тюрков, потому что знал, католики к иконам равнодушны, они портят их. Та икона с XVI века, со дня появления христианства (!) на Московской Руси, зовется Владимирской Богоматерью, она особо почитается Русской (точнее, Греко-Российской) церковью, зародившейся после Софьи Палеолог.

      Это наше утверждение может показаться не вполне корректным. Известно немало свидетельств тому, что папы римские давали весьма резкий отпор иконоборчеству. Но эти свидетельства показывают еще и двойственность позиции Рима. В отношениях с Византией он действительно выступал против иконоборчества, разрешая иконы в католических храмах. Внутри своей Церкви его позиция была совершенно иной, о чем свидетельствуют решения Франкфуртского собора 794 года или Парижского собора 825 года, где служение перед иконами объявлялось идолопоклонством.

      Об арианстве на Зеленой и Черной Руси остались разные свидетельства, их немало. Например, в 1238 году здесь, на подходе к Новгороду, войско Батыя повернуло назад. Почему? Батый увидел: население исповедует Единобожие. Землю обложили данью и ушли. За Москвой-рекой и Окой в XIII веке кончался тюркский мир, его вера, дальше к северу тянулись земли финно-угорских народов и арианство... И выражение «обложить данью» слух тогда не резало, оно означало «заключить договор о сотрудничестве», так сегодня бы поняли его.
      Дань по тюркским традициям скреплялась договором и служила свидетельством того, что его условия соблюдаются.
      Чингисхан завещал защищать мирных соседей, и Батый защищал любой город, где молились Богу Небесному, он слыл стражником Неба, перед ним горожане сами открывали ворота, его ждали русские (ариане), которые не боялись татар. Наоборот, видели в них защиту, потому что правитель у русских сам был «из татар», из рода Рюриковичей.
      Действительно, при Чингизидах Русь построила храмов и монастырей больше, чем за все прежние века. То были не христианские храмы и монастыри — арианские. Как когда-то в Скандинавии. Яса освобождала их духовенство от податей в обмен за молитву Богу и за признание хана. Молитва Богу и есть та «дань», которую платила Русь.
      Вот за что сражались татары — за чистую молитву Богу... За нее воевали они.
Разве не показательно, своих правителей на русские ханства Батый не посадил. Ни одного! Потому что не посмел теснить царскую династию Рюриковичей. Правда, каждого русского князя испытывал на преданность вере и Ясе, прежде чем дать ярлык на правление. Но это же и есть управление «субъектами федерации», как посчитали бы теперь. Строгости требовала Яса Чингисхана, а как иначе?.. Дань обязывала Батыя выделить даннику войско, которое охраняло князя. В случае агрессии Орда защищала его силой своей армии, но уже за отдельную плату — за оброк. Скажем, Новгородские земли опекал хан Алискандер, наместник Батыя, он собирал с русских оброк, следил за миром на границах Руси. В его распоряжении и был вооруженный отряд, который назывался «жандармским».
      Судьба хана Алискандера легендарна, она ярче других показывает то светлое время, когда тюркская и русская культура стояли рядом, отстаивая право на жизнь. Враг у них был один — Запад, он и сближал. Потомок Рюриковичей и ордынской княжны, Алискандер был молочным братом сыну Батыя, Сартаху, под тюркские песни росли оба мальчика в ханском дворце... Отец Алискандера первым из русских (из норманнов) признал Ясу Чингисхана, взял в жены красавицу степнячку, назвался Батыю братом...
      Ныне того наместника зовут Александром Невским, славянином, полководцем, но таковым он не являлся. Не мог. Он и «Невским» не был.
      В знаменитом Ледовом побоище весной 1242 года хан Алискандер не участвовал, в сборщике оброка там не было надобности. «Псов рыцарей» на льду озера громил отряд разведки Золотой Орды. Он! Немецкие рыцари, эти хитрые лисы, как хищники, крались вслед отступающей армии Батыя, желая ударить ей в тыл и сорвать военный трофей, столь желанный для тюрка. Император Фридрих II Гогенштауфен искал случая отличиться, он делал красивый с точки зрения военного искусства ход. В его поступке проступала тюркская натура. Но за продвижением немцев зорко следила разведка Субутая, которая в военном искусстве была на две головы выше, она и решила исход всего похода на Запад. Поставила последнюю точку на льду Чудского озера.
      Все-таки главнокомандующий Орды Субутай определял политику в Европе, он командовал. И побеждал тоже он... При чем здесь сборщик оброка, которому приписана чужая победа?.. Конечно, к Руси события на озере не имели отношения, отправлять рыцарей в поход, да в тяжелейшее время, когда по Европе смерчем шел Батый, разумеется, никто бы не стал.
      К тому же у русских не было собственного войска, их молодежь служила у Батыя, таково условие дани... Могли ли они разбить немецких рыцарей? Без войска?
      Для информации: наемная армия (стрельцы) появилась у «московских» русских при Иване Грозном в 1572 году, а регулярная — при Петре I. Все ее ранние «сражения» и «победы» неприлично придуманы... Александр Невский — придуманный «герой», это два человека в одном лице, две судьбы в одной жизни. Его сделали «Невским», христианином, русским святым, полководцем в XVIII веке, когда западные ученые, приглашенные Петром I, упражнялись на историографии России. Сочиняли, не удосуживаясь согласовать «события» друг с другом. Они предлагали абсурд. Стыд был им неведом... «Невским» и тем более «полководцем» Алискандер быть не мог, потому что не участвовал и в Невской битве. Ее вообще не было!
      У реки Ижоры сошлись русские (шведы, которых вел зять короля Биргер) и финны, между ними был бой за право пути на Ладогу. Александр «Невский» стоял на другом берегу Невы и даже не видел битву, а видел, как сообщает летопись, исход ее — шведы загружали на баржи раненых и трупы. Он имел конный дозор в тридцать шесть человек, для полководца войско маловато, а для сборщика оброка вполне достаточно.
      Даже Н. М. Карамзин отметил эту нелепость, цитируя летопись: «За рекой Ижерою, где совсем не было сражения, нашлось множество шведов, убитых без сомнения Ангелами».
Конечно, ангелами. Кем же еще?
      Но осторожный Карамзин вышел и из этой щекотливой истории, написав буквально следующее: «Современники ли наименовали Александра «Невским»? В описании дел его и в Летописи Новгородской нет сего прозвания...» Вот так. Нет! О Невской «битве» и ее герое тогда даже не слышали. И заботы князя Александра и его сына о благе Руси, о чем хлопотливо повествуют былины и поэмы, тоже простодушная выдумка для простаков, появившаяся через века.

      Очень выразителен здесь Н. М. Карамзин, он проворен, как лисица, рассказывая в основном тексте одно, а в комментариях совершенно иное. Любопытно, например, сообщение о походе дружины новгородского князя Дмитрия, сына Александра Невского, в 1277 году на Дагестан. Дружина присоединилась к войску хана Мангу-Тимура, который вел войну против кавказских народов. «Князья наши завоевали Ясский город Дедяков (в Южном Дагестане), сожгли его, взяв знатную добычу, пленников, и сим подвигом заслужили отменное благоволение Хана, изъявившего им оное не только великою хвалою, но и богатыми дарами». То был не единственный их совместный поход.
      Интересно, что влекло новгородских князей на чужбину? Не сами же они шли на Кавказ?

      Зато известно, как этот «народный заступник» собирал оброк. Как выслуживался перед ханом. Как отрезал уши, вырывал глаза и носы у подданных... Даже «варваров» поражала его жестокость. Он стал в российской истории великим князем Владимирским, героем, а русские тогда им пугали детей: «придет Александр и заберет тебя». Карамзин не скрыл и это... Может быть, угрызения проснувшейся совести заставили этого «народного заступника» незадолго до смерти принять монашескую схиму и новое имя — Олекса? Отсюда и имя Александр, которое вошло в историю...
      Впрочем, с именами в российской истории явная неразбериха, как правило, они идут в «славянской» транскрипции. Ярицлейв, сын конунга Вальдемара, становится Ярославом, сыном князя Владимира. Богорис — Буреславом, потом Святополком. Имена меняются с удивляющей легкостью, как и сама история. Но есть «Сага об Олаве Святом», там Русь и ее люди выглядят куда правдоподобнее. По крайней мере, честнее.
      Александр Невский был усердным наместником. Знал, за преданность дают пряник, за самовольство — кнут, словом, жил по Ясе Чингисхана. По ней жила и матушка-Русь во времена татаро-монгольского ига. «Злее зла честь татарская», — говаривали русские, а делать ничего плохого не могли, ибо Закон есть закон, над всеми он тогда был одинаковый.
      Нелегка «честь татарская», правды и честности требовала она от всех...
      Еще большее недоумение вызывает то, что Алискандер стал святым Русской церкви, в то время как не был христианином! Не мог он быть православным. В лучшем случае — католиком, как другие князья, его братья... Здесь и сказать-то нечего, ибо это даже не случайная ошибка.

      Да, Киевская Русь и, например, Зеленая Русь — русские государства, там правили представители одной династии, но о духовном единстве между ними не было речи. То разные страны, с разной духовной культурой. Вера различала их И хотя слово «Русь» относилось к землям Рюриковичей, эти земли этническими узами связаны не были: русские говорили тогда на разных языках, в прямом и в переносном смысле. Правители и население. Так, во Владимиро-Суздальской Руси русскими назывались варяги-правители и финно-угорские народы: марийцы, мордва, коми. В Новгороде — варяги-правители и венеды, еще там жили вепсы, финны, карелы, которые говорили на своих языках. В Тверском ханстве обитали тюрки, еще один язык Руси... Ее этническая палитра пестрела акварельными тонами, которые едва различались на слабозаселенной земле. Требовалось время, чтобы все эти языки «смешались», и русские, сложив одну страну, стали бы понимать друг друга. Это случится только в XV веке.
      На Киевской Руси, наоборот, жило однородное население, диалект там получался другим, в нем яркая тюркская основа... он и есть забытая «ридна мова» украинцев. Здесь заслуживает внимания и такая «деталь». Киевский князь Даниил, русский король, явился на поклон к Батыю последним, а это говорит о том, что интерес папы к Востоку пропал, что Католическая церковь отвернулась от киевского короля в минуту опасности, и тому ничего не оставалось, как вспомнить «татарское» Единобожие и язык.

      В той связи особо интересна и показательна история святых Бориса и Глеба, которым Россия посвятила множество храмов. Это первые русские святые, младшие сыновья киевского князя Владимира, крестителя Руси, убитые в 1015 году по приказу старшего брата Святополка... Таковы данные энциклопедии, но как много и искусно скрывают они.
      Во-первых, само крещение Киевской Руси, оно было католическим, что неоспоримо. За него князь Владимир причислен к лику святых Католической церкви! И не он один.
      Во-вторых, скрывают деяния его сына (усыновленного племянника), князя Святополка, пытавшегося нести дальше на восток идею славянства, в которой слышались отголоски политики греков. Этот русский князь первым из русских назвал себя славянином. Но католическим славянином! Его прозвали Окаянным, осмеяли и не поддержали даже братья, Борис и Глеб, за что поплатились жизнью, но стали святыми опять же Католической церкви. Борис в Риме известен с 1071 года как Роман Русский, а Глеб — Давид Польский (таковы были их церковные имена).
      С тех пор политику Киевской Руси лихорадило при смене каждого правителя, назначенного папой римским. Государство, которое отказалось от своих традиций престолонаследия, было теперь открыто всем ветрам и ураганам, оно походило на судно в океане, потерявшее руль и ветрила. Идея славянства пускала корни, и государственный язык, соотносясь с политикой, постепенно менялся. Так продолжалось не один век.

      В начале XIII века граница христианского мира лежала у Киева, вернее, у правого берега Днепра, потом отодвинулась на запад. На северо-восток Европы она придет лишь в XVI веке, когда Церковь завершит инквизицию и миссионеры Рима вновь обратят взор к востоку. Наступали века затишья, на них и рассчитывали Ярослав, Юрий Долгорукий. И те, кто стоял за ними. Они, эти века, позволили династии Рюриковичей довершить свой срок пребывания в истории.
      Срок, отпущенный Богом до Ивана Грозного.
      Вместе с Рюриковичами продлился и век арианства, старой верой зовут его теперь в России. А в иных областях Руси исстари была «вера кусту», и она сохранилась, ее до сих пор помнят потомки финно-угорских народов. Там, на Севере, тоже не было христианства, о нем знали понаслышке.

      Показательна так называемая Правда Ярослава, которая появилась в начале XI века, после его победы над своим братом Святополком и воцарения в Киеве. Святополк был сторонником «католического» славянства на Руси, он опирался на помощь своего тестя, польского короля Болеслава, и потерпел поражение. Ярослав, князь новгородский, защищавший позиции арианства, был его противником, ему помогали норманны. Те, которые сами боролись с христианством, нагрянувшим в Скандинавию. Столкновение двух мировоззрений — западного и восточного — очень хорошо и прочитывалось в Правде Ярослава, в его политике.
      Ярослав Мудрый правил разумно, но был ли он христианином? Конечно, нет. Он, как известно, строил города в арианской Руси, там искал и находил поддержку. Повелениями крепил мосты между регионами Руси, объединял их в одно государство. Усилия правителя имели частичный успех, были недолгими, тем не менее арианская вера при нем стояла непоколебимо.

      Старообрядчество, или русское арианство, это абсолютно не знакомое науке явление духовной жизни России. О нем вообще мало кто знает. Тем не менее... Жена хана Алискандера была «староверка», от христианской партии он отказался, хотя папа римский Иннокентий IV в письме от 10 февраля 1248 года уверял Алискандера, будто его отец, князь Ярослав, перед смертью поклялся принять новую веру. И сын, мол, обязан стать христианином, дабы «найти тишину и славу под сенью Западной церкви». Далее в письме написано: он «должен, как верный страж христиан, немедленно уведомить рыцарей Ливонского ордена, если татары снова пойдут на Европу».
      Ответ папе был краток: «...мы знаем истинное учение, а вашего не приемлем и знать не хотим». С него, с этого ответа, начинаются новые «тайны русского двора». Тайны, которые хрустят на зубах, как камушек, попавший вместе с мукой в хлеб. Об него ломают зубы, придумывая «полуарианство», греческое крещение или что-то еще. А следов греческого христианства на Киевской Руси нет как нет. Совсем.
      Это отметил и Карамзин, сказавший: «Даниил (русский князь) несколько раз дружился и ссорился с Папою. В 1249 году он выгнал епископа Альберта, коего Папа Иннокентий прислал быть главою духовенства на Руси»... Так, оказывается, читаются иные страницы истории Руси. Папа римский, не греческий патриарх, благословлял главу Русской церкви. Вот он, камушек, хрустящий на зубах, но его упорно не замечают.
      Под оком папы после Х века жили Скандинавия и Киевская Русь...
      История России полна недомолвок. Их десятки и сотни, больших и маленьких, они хрустят на зубах, как камушки в хлебе... И Батый в этом хаосе абсурда получился «двойным» человеком. Он совсем не тот, за которого его выдают.
      Миссионеры-католики под видом венецианских и генуэзских купцов побывали в Сарае, у Батыя, они склонили недалекого хана к христианству: он первым в Орде усомнился в вере отца и деда. Его поведение люди приняли за предательство, то был взрыв Орды, но хана он не смутил. Батый заставил креститься жену и сына. Сам же, уже перед священником, когда все было готово, креститься отказался, узнав, что тот только что отпел покойника, а он до обморока боялся покойников.
      Конечно, то была выходка человека, желавшего обратить на себя внимание. Тюркский Герострат. Только сжигал он не храм Артемиды, а Золотую Орду, которая с Батыя больше уже не заявляла о себе. Она болела и чахла, микроб католицизма проник в ее тело: тогда на границе Европы и Азии появилась первая колония католиков, форпост христианской империи.
За предательство предков, за измену вере ордынцы презрели Батыя, в их глазах он потерял лицо, стал никем. Вначале хан терпел, не замечал непочтительность, потом пожаловался дяде и, не найдя у того поддержки, от бессилия начал уничтожать ненавистных ему людей. Казнил подряд. За улыбку. За молчание. Любую шутку принимал в свой адрес.

       Находящегося на вершине славы Батыя считали своим долгом оскорбить даже младшие братья, они открыто говорили: «Батый — не мой начальник. Он — старая баба в бороде, которую можно повалить одной пощечиной». Его грозились побить палкой или привязать к одному его месту «деревянный хвост».
      Ни одним завоевателем не помыкали так грубо, как безвольным Батыем.

      Первой пострадала аристократия. Она была ближе к хану... В Орде возник неразрешимый конфликт: предателя и убить не могли, и видеть не желали. Однако не смели тронуть, традиция власти считалась священной.
Был один-единственный путь, по нему и пошли: знать стала покидать родину. Одни ехали на Кавказ, другие — в Центральную Европу или Среднюю Азию. Иные подались на север, на земли Руси, неподвластные лично Батыю. Уезжали лучшие из людей, Золотая Орда выдавливала их из себя. К сожалению, так продолжалось и после Батыя... Пора заката длилась век, океан горести разливался перед тюрками, которые уже никому не казались носителями прогресса. Их не приглашали на царство.
      Страшное время. Чужбина не давала иного выбора, как стать «другим» народом. Вернее, сродниться с чужими обычаями, получив взамен иллюзию спасения. Оставить родину — это трагедия, которую вынесет не каждый. Тюрки переживали ее не раз, собственно, вся их история тому свидетельство. Куда только не бросала Судьба посланцев Алтая, делая из них правителей, военачальников, духовных лиц, ученых для других народов. Их беда всегда давала человечеству приплод. И большую радость.
      Это действительно так. Едва ли не все царствующие роды Европы состояли из них... В том списке и папы римские, и короли Англии, Франции, Германии, Швеции, Норвегии. Вот портрет одного из них: «Это человек с рыжими волосами, среднего роста, лицо у него львиное, четырехугольное, с глазами навыкате, наивными и кроткими, когда он в хорошем настроении, и мечущими молнии, когда он раздражен. Его ноги, какие бывают только у кавалериста, широкая грудь, руки атлета выдают человека сильного, ловкого и смелого». Такой, оказывается, был английский король Генрих II, это еще один его словесный портрет.
      Те же самые слова подходят для Аттилы и других полководцев, царей. У всех тюркская внешность, от которой не уйти. А скуластое лицо и кривые, короткие ноги — простите, едва ли не национальное отличие. Как кимоно у японцев или сомбреро у мексиканцев... Здесь можно опять напомнить, что английский король Генрих II не понял бы и пары фраз из современного английского языка, он говорил по-тюркски, то есть на «народной латыни». Однако особо стоило бы напомнить еще раз об Анжуйском доме, который на Западе в Средние века считался эталоном благородства и рыцарства. Тогда, может быть, станет понятнее обстановка, что начала складываться в захолустном городишке Москов, который лежал во Владимиро-Суздальском княжестве, у Рюриковичей.
      Там шло повторение истории, пройденной Европой в V веке, а Индией и Персией тысячелетием ранее. Один к одному. Сюда, в Москов, бежали от Батыя, как когда-то в Анжере спасались от Аттилы. Свои от своих. Или в Аджодаха (Айдохье), в эпоху ариев. Все одинаково. На русской земле зарождались ростки нового общества, составленного из беглецов, которое было пока еще тюркским.
      И уже не тюркским!..
Московская Русь принимала, вбирала в себя великую ценность — аристократические роды, знатные и образованные, им давала приют. Они, изгнанные Батыем, приняв «чужой устав» и чужое солнце, становились русскими. Аксаковы, Булгаковы, Годуновы, Кутузовы, Куракины, Нахимовы, Суворовы, Тургеневы, Толстые, Юсуповы... Сотни фамилий, сотни родов. Да каких! Они говорили на тюркском языке.
      С них, с этих драгоценных осколков Золотой Орды, начиналась Россия, ее дворянство. Известно же, «История России — это история дворянства», хотя такое утверждение правильно лишь отчасти. Без бояр дворяне были ничто. Как тело без головы.
Бояре — совершенно особая тема. У тюрков так называли самых уважаемых людей из аристократических родов, аксакалов, представлявших род на собраниях старейшин. То были носители знатности, мудрости, добропорядочности и почета. Знать знати. Соль земли. Эти их качества подчеркивала одежда, приметная, но крайне неудобная для повседневной жизни — очень высокие папахи, кафтаны с рукавами до пола. По обычаю, боярам нельзя было ничего делать руками, за них все делали слуги. Обязанность боярина думать и давать советы. Длинная, окладистая борода подчеркивала древность корней его рода. То были фигуры, вхожие к царю без доклада, они заседали, сидя вокруг царя на ковре, сложив под себя ноги. Как и у английских лордов, у них были подушки с овечьей шерстью. «Тума» (дума) назывались по-тюркски их заседания, а они сами — «тумские» (думские) бояре, они и выбирали царя.
По-тюркски боярин — родоначальник (бой эр), человек знатного происхождения. А «тумский» боярин — особа, приближенная к царю («тума» — защита)...
      С XIII века из Орды лишь уезжали, это отметили родословные книги и гербовники российского дворянства. И не только российского. То траурное время отразил в своей монографии «Русские фамилии тюркского происхождения» и Николай Александрович Баскаков, великий тюрколог. Его труд — библиографическая редкость, интереса огромного, он иллюстрирует самоуничтожение алтайского народа: был такой-то человек и исчез, был такой-то род и тоже исчез... Показательно, о боярах в его монографии нет ничего, бояре в России считаются людьми, «родовое происхождение которых ничем не объясняется». Обсуждать это устоявшееся мнение не с кем.

      «Тому, кто против тебя, плати верностью», — учил Алтай. Это знание помогает на чужбине. Ужасный своей правильностью совет был тюркским адатом, лучше бы его не знать. Но приближенные Батыя знали. Они молча терпели и молча платили. Терпели то, что в ханский дворец зачастили вчерашние враги. Платили рыцарю святой Марии Альфреду фон Штумпенхаззену, которого рекомендовал французский король Людовик IX Святой, тот стал советником Батыя и патроном новой ордынской Церкви.
      Жизнь перевернулась с ног на голову, что случилось, словами не объяснить. Патриархальность и бессилие сдавили Орду, слова «так принято» звучали теперь слишком часто, это понимали многие. Но от явно устаревших законов не отказывались: слишком довлел авторитет Чингисхана, не находилось никого, кто решился бы менять Ясу... Тюрки, лишенные выборной власти, жили, топчась на месте. Мир менялся, а они — нет. Иллюзии правили Ордой, государственное устройство давало сбои. За неудачами в политике пришла дряблость духа, которая тоже уводила достойных и сильных людей, не желавших прозябать. На ту вселенскую катастрофу Батый, в 1243 году объявивший себя Великим ханом Золотой Орды, даже не смотрел. Он не понимал или не замечал, что творилось вокруг. Жил в свое удовольствие в придуманном его дедом мире.
      Никто не разрушал Орду — сама, своими порядками... «Каждый корабль умирает по-своему», — говорят в таких случаях моряки.

      ...К чести европейцев они достойно вышли из труднейшего положения, в которое их поставил Субутай. Запад показал гибкость, жизнестойкость, папа повернул-таки Судьбу в свою сторону. Заставил ее улыбнуться. Такова, видно, была воля Неба, католики оказались умнее.
После победоносного похода татар 1242 года в Риме царил хаос, епископы боялись занять место умершего папы. Наконец, они собрали конклав, который избрал генуэзца по рождению, потомка рыцарей, кардинала Синибальдо Фиески, графа делла Лавенья новым папой римским. За дело взялся человек с крутой тюркской кровью и необозримым масштабом, он вошел в историю как папа Иннокентий IV. Редкого ума человек. Юрист, не теолог. Он задумал обратить татар в союзников Церкви, для чего составил смелый, можно сказать, даже выдающийся план. Для начала папа решил политику вести с чистого листа — забыть о поражении. Его настойчивый интерес к Киевской Руси и Батыю имел серьезные основания, то было не праздное любопытство.
      Он не желал повторения едва не свершившихся событий.
      В 1245 году на Лионском соборе папа начал готовить крестовый поход против татар, объявил сбор средств, тайно отправил посла, монаха Джованни дель Плано Карпини, в столицу «монгольской» империи, город Каракорум. Цель — союз против мусульман, их принес папа в жертву своей политике. Католики меняли союзника. А с ним — политику. Они открыли новую страницу европейской истории, ее, эту страницу, будут писать целых пять веков, за это время погибнет Киевская Русь и Золотая Орда, на их месте появится послушная Риму страна — романовская Россия...
      Папа Иннокентий был величайшим стратегом.
Не войну, а союз предлагал он Востоку, чтобы Алтай и Запад встали рядом. Это спасало Европу от нового нашествия. Предвидение событий, которое демонстрировала Церковь, и есть искусство настоящей политики. Однако и татары были не так просты, они раскусили хитрость сородича, в отличие от правителя Золотой Орды, были умные и трезвые люди. Ответ хана Гуюка обескуражил папу, зато показал позицию Востока.
      То был приказ, посланный великому папе, «чтобы он его знал и понял», ответ хозяина геополитики, который не нуждался в попутчике на дороге Времени. Уверенный ответ.
Письмо начиналось по-тюркски со слов «силою Вечного Неба» и переходило на персидский язык, тем самым хан Гуюк показывал «главе королей Европы» откровенную брезгливость. Поначалу осудил его за вольное обращение с Богом, которое возмутило в свое время Чингисхана: «Каким образом ты знаешь, что Бог отпускает грехи и по благости жалует милосердие, как можешь ты знать Его?» Никто, кроме Бога, не отпускает грехи, всегда считали на Востоке.
Потом в письме аккуратно подчеркнули, что Яса Чингисхана по приказу Бога начала священную войну за возрождение тюрков: «Ты сам во главе королей, все без исключения предложите нам службу и покорность. С этого времени мы будем считать вас покорившимися. И если вы не последуете приказу и воспротивитесь, то станете врагами».
      Папа римский, этот Наместник Христа, центральная фигура Запада, в глазах Востока выглядел невыразительно. Отсюда уничижительный тон послания... Казалось бы, письмо — штрих на полотне истории, но как много стоит за ним. Как ясно просматривается эпоха.

      Письмо обнаружено в 1920 году в архиве Ватикана, его исследовали крупнейшие востоковеды мира, которые признали подлинность послания и отметили особый характер языка и графики. Выражение «по-персидски» означало «по-сарацински», то есть было написано письменностью, которой пользовались и мусульмане Ирана. Показательно, «сарацинскую» его часть писал толмач Темир, подданный Ярослава (отца Александра Невского).
Но главное, конечно, не это. В письме прочитывалась и цель похода войск Чингисхана в Европу, речь шла именно о священной войне за торжество Единобожия. В Киеве послы Чингисхана зачитали «приказ Бога», за что и убили их. Это письмо, а оно не единственное, позволило совершенно по-новому прочитать давно известные события, о которых прежде судили на основе всякого рода предположений и измышлений.

      И не нужны горы книг, видно так — высокомерие подвело Восток. Он переоценил себя, не учел, что против него стояли такие же тюрки, которые тоже желали победить. Но у них было оружие, о котором не знал Восток, — Церковь и ордена монахов, рыцарей духа, способных на невозможное. Запад предлагал бой. Продуманный до деталей, беспощадный бой. Как у Давида с Голиафом.
      Восток о таком не знал. Он полагался на армию, считая, что соотношение сил и знаний в его пользу. Достаточно вспомнить об огнестрельном оружии, которое в Европе видели далеко не все, там все еще стреляли из луков... Вот эпизод разговора Марко Поло с ханом: «Как вы хотите, чтобы я стал христианином? Вы видите, христиане невежды, ничего не делают, а наши священнослужители делают все, что пожелают. Я сижу за столом, а чаши, полные вина, сами подступают мне в руки, их никто не касается. Дурную погоду наши ученые прогонят, куда захотят. Если я стану христианином, мои подданные спросят, зачем я принял веру Христа? Какое могущество и какие чудеса Христа видел я?»
      В Средневековье ощущению силы решающее значение придавала вера, поэтому едва ли не все ученые работали в тиши монастырей, жили отшельниками. В монастырских центрах начинались школы Востока, союз религии и науки был там неписаным правилом. Правой верой считалась та, которая творила чудеса, давала открытия. И знак «белой веры» (равносторонний крест) на Востоке творил чудеса. «Крест благ и творит только доброе, справедливое», — рассказывал хан собеседнику, Марко Поло.
      И тот, испугавшись своей смелой мысли, подумал, что у христианского креста тех качеств нет, он — орудие пытки и смерти. Плаха, на которой убивали людей...
      Запад когда-то во всем был слабее. Это и заставляло европейских тюрков искать необычные пути в политике, в жизни, только экстраординарное, из ряда вон выходящее спасало их. И Церковь задумала план, который подсказывала сама Яса Чингисхана, если, конечно, ее внимательно прочитать. Гениальный план, названный инквизиция.
      Суть дела проста: чтобы избежать атак с Востока, надо стереть следы Востока в Европе. Рим понял, Яса объявляла войну не европейцам, а тюркам. «Идти вперед, пока не встретишь последнего тюрка», обязывала она. Батый не пошел на Константинополь, там смолкла тюркская речь. Она увязла в новогреческом языке, сблизившем народы Византии. Папские советники, к их чести будет сказано, были на высоте положения, нашли-таки единственное продолжение в, казалось бы, полностью проигранной партии.
      Тюркский ум, оказывается, надо лишь озадачить, решение он найдет сам.
...Об инквизиции впервые заговорили на церковном соборе в Тулузе (1229), после поражения русских на Калке. Потом — в Лионе (1245), уже после похода Батыя на Европу. Решение предложил монах Доминик, принадлежавший к знатному роду огузов (Guzman), который был царского колена. Великий потомок Алтая, отличавшийся редкостным пониманием действительности, загодя, еще в 1220 году, в разгар войны с катарами, предвидя события, задумал создать монашеский орден для инквизиции. Не той, что уже была в Церкви, а другой, настоящей — грозной и могучей. Чтобы ей подчинялись суды, чтобы она вела розыск виновных, сама проводила следствие и дознание. Словом, суд и палач в одном лице.

      Показательно, поначалу за образец для подражания Доминик взял традиции самих катаров, с которыми боролся, их же оружием желал он победить. Его монахи должны были вести себя в точности как катарские пастыри, ходить скромно, без всякой роскоши, в простой одежде и проповедовать католическое учение. То есть быть внешне противоположностью официальному духовенству... Сам Доминик закончил Валенсийский университет, начинал простым миссионером среди мусульман, его опыт жизни был огромным.
      В создаваемом им ордене многое было почти одинаковым и с мусульманами, и с катарами, с той лишь разницей, что за босоногими монахами, лазутчиками католицизма, стояла гигантская власть Римской церкви.

      Так появился орден доминиканцев, народ валом пошел сюда. Сам... Что за люди?
Предположим, это неизвестно. Но борода, башлык, перья на шляпе, епанча, сапоги были обязательны для воинствующих монахов. Их униформа. Сюда же надо добавить, название «орден» по-тюркски означает «данный сверху», так они назвали себя. Портрет, пожалуй, готов. Конечно, то были лучшие из европейцев, они шли бороться с врагами, с тюрками... шли, потому что в душе сами были непримиримыми тюрками.
      На герб ордена доминиканцы поместили псов, вынюхивающих ересь, чтобы все видели, пыток и казней жаждали они, эти оскаленные псы, а не благообразные монахи. Им, этим псам, вынюхивающим ересь, подчинили всех. Декрет папы Иннокентия IV обязывал католиков «помогать доминиканцам». Это значило следить друг за другом денно и нощно, чтобы дети доносили на родителей, а родители — на детей. Запад начал тотальную слежку за самим собой, не забывая «заботу о душах», «научные занятия» и другие красивые слова, которыми прикрывался орден, ставший самым жестоким воинством Церкви. Особо выделялись орденские организации «Братство веры» и «Рыцари Иисуса Христа», там собирали откровенных садистов.
      Но другого лекарства не было, лишь тюркская кровь, море крови спасало Европу от нового вторжения с востока... Инквизиция — это не столько казни, пытки и виселицы, которые отличали средневековую Церковь, сколько нагнетание ужаса, чтобы страхом сломить людей, их психику. Страхом же усыпить память, остудить дух. Выходит, костры на городских площадях освещали и грели заблудших людей, для их же блага бросала Церковь дрова в огонь.
      Это уму непостижимо. Однако, сжигая одного «еретика», спасали тысячи.
      Конечно, не всем нравилась инквизиция, в большинстве стран Европы духовенство осудило доминиканцев. Но она устраивала дальновидных политиков, в числе которых был король Франции Людовик Святой. Он подал пример, взяв содержание инквизиции в своей стране, что давало ему возможность защищать интересы папы и защититься от Церкви самому. Уничтожая тюркское, он сохранял его. Вернее, маскировал. В том состоял еще один исторический абсурд, ставший достоянием средневековой Европы.
      Главным инквизитором Людовик поставил Роберта Малого, которого прозвали Бугром, он был обращенный в католичество катар, по крови болгарский тюрк. Историки не знают, был ли то маскарад или злое намерение? Этот инквизитор преданнее других служил папе, согласно его отчетам он буквально покрыл кострами Бургундию, Шампань, Фландрию, катары и другие еретики при нем вроде бы исчезли. И вместе с тем остались. Они не выпячивали себя, а тихо пережидали бурю... Кто скажет, не был ли сам инквизитор Бугр спасителем катаров? Научившим их правилам новой европейской жизни?
      Разумеется, европейцы не могли отказаться от своей культуры. Это невозможно. Они прятали ее корни и себя. Примеров тому сотни и сотни, самый выразительный — творчество Данте Алигьери, которое пришлось на разгар «инквизиторского времени». Интересна его «Божественная комедия», в которой поэт и философ призывает к очищению культуры и духа, причем делает это в традиции алтайского эпоса, от которой он не мог отойти! Но еще выразительнее, пожалуй, трактат «О народной речи», где Данте выступает одним из создателей нового итальянского языка и итальянской поэзии.
      Новые языки в Европе — это тоже след инквизиции.
      Речь идет о культуре, которая шла на смену старой, тюркской... Пес, избавитель Италии, не случаен у Данте, он победит тюркскую волчицу, мешающую общественному устроению. Ты должен выбрать новую дорогу, говорит поэт в «Божественной комедии», но чтобы одолеть волчицу и подняться на отрадный холм, требуется посетить загробный мир — ад и чистилище, а это вновь алтайский сюжет, он много раз встречался в эпосе Алтая и хорошо известен исследователям.
      Все переплеталось, и ничего не пропадало, вот что отличало папскую инквизицию. В кострах горели, не сгорая.

      Образы, взятые Данте, очевидны... Известно же, что «варвары» в свое время переделали символ Рима — капитолийскую волчицу, они поменяли фигурки, напоминавшие младенцев. Убрав «все лишнее», памятнику придали знаменитость и узнаваемые поныне очертания фигур Ромула и Рема. То была капитальная работа по реконструкции символов Рима, после ее завершения памятник уже не называли «римским». Ромула, основателя Рима, назвали по-тюркски — царем (кесарем).
      А в псе-избавителе, скорее всего, Данте вывел монахов-доминиканцев, с которыми европейцы связывали свои тогдашние надежды.

      Не все понимали замысел Церкви, задумавшей преобразить Европу. Были жертвы. Много жертв. Кровавых и жестоких. Инквизиция — это все-таки еще и политика, она, словно наводнение, все сметала на пути, давая начало новой жизни. Европейцы, как могли, вычищали себя! И делала ту грязную работа, разумеется, не Церковь, а светская власть. Духовенство не проводило казни, оно устраивало их, чтобы спасти остальных.
      Тюрки-европейцы, не пожелавшие быть примерными католиками и забыть родной язык, объявлялись еретиками. То были упрямые из упрямых, они не могли поступить иначе, сами обрекали себя на худшее, шли на самоуничтожение. То была удобная форма расправы над самим собой, чем тут же воспользовались другие, и король Людовик Святой в их числе. Еще бы, инквизиторы получали состояние жертвы, потому что дети еретиков лишались прав на звания, имущество и почести.
      Вот почему аристократы подвергались гонениям первыми: они были и самыми упрямыми, и самыми богатыми. Замки и поместья пустели, в эпоху инквизиции исчезли рыцари и рыцарство как образ жизни, отличавший тюрков, ведь то было общество, жившее по закону орды.
      Исчезли они не из-за проигрыша татарам, их одолели монахи, давно враждовавшие с рыцарями. То была вражда аристократа и простолюдина, который взял в руки власть. Опять тюрк против тюрка. Крест ли, меч ли был в их руках, все равно. Не случайно именно простолюдины рвались в орден доминиканцев. Иных сюда толкала возможность подпортить жизнь прежним хозяевам. То было очень мрачное время, когда религия превращалась в оружие проходимцев, желавших запустения замков и поместий, ибо они, мол, были источниками «тюркской заразы» и ереси на Западе. В каждой епархии появился даже специальный епископ, ведавший только делами инквизиции, ему помогали светские люди, из числа особо доверенных Церкви.
      Аппарат репрессий рос у всех на глазах. И это не пугало.
      Новая кровь пролилась в 1229 году. То был пробный шар, но еще не настоящая инквизиция. Пострадал юг Франции, поместья которого «кишели ересью», там вслух, громко говорили о священной войне Чингисхана, о желательности его прихода в Европу. Те слова, как показало время, были пророческими.
      Тогда, 1229 году, Церковь орудовала руками рыцарей-крестоносцев, монахи пока не обрели силу. Орден доминиканцев лишь примерял на себя монашеские сапоги... Удар пришелся на владения герцога Тулузского, потомка Аттилы. «Выгоните его, — кричал папа, — и его сторонников из замков, отнимите у них земли, пусть правоверные католики займут владения еретиков». В словах папы и крылся ответ на иные тайны инквизиции. Услышав их, католики выстраивались в очередь, чтобы стать «правоверными» обладателями замков.
      Сделать это было проще простого, потому что отличали «еретиков» от правоверных без особого труда. Папский легат Арнольд Амальрик сказал: «Убивайте всех подряд, Господь отличит сам своих от чужих». Надо было лишь убивать. Подряд. И много. Чтобы стать «правоверным».

      Как точно подметил Ж. Майоль, в той битве «одни полагали, что сражаются за веру, хотя в действительности воевали за мирские богатства, а другие бились за то, что нельзя назвать иначе, как Родина». Именно новая Европа становилась родиной для миллионов европейцев, предки которых были с Алтая. За нее воевали они с особым ожесточением. Господь сам отличал «своих от чужих».

      А еретиком могли назвать каждого. Не надо все-таки забывать итоги Великого переселения народов, которые оставались реалиями Европы: предками любого второго европейца были тюрки... О чем тут говорить, если даже слово еретик — тюркское, им называли тех, кто отвергал взгляды Церкви. По-тюркски «ереси» — «то, что следует отвергнуть». Дословно! Буква в букву.
И ордалии, появившиеся тогда, изобретение Алтая. К сожалению, то не удивляет, против тюрков действительно всюду выступали тюрки. И ничего иного, даже нового слова или новой пытки придумать они не могли. Одежда инквизитора или наряд кардинала не меняли им натуру, их мир и знания оставались прежними... Люди лишь внешне меняли себя, чтобы называться благоверными католиками, православными, мусульманами. Братья сознательно становились чужими друг другу.

      Ордалии это система допроса, ее цель — выявление истины. Самый распространенный путь к истине на Алтае был через два огня: разводили два больших костра, между ними проходил подозреваемый. Обгорел, значит, виноват. Нет — Бог миловал... К костру прибегали, когда уже исчерпывались все обычные средства суда. «Божьим судом» называли его.
      Практиковался также жребий, присяга, судебный поединок. Потом сюда вошло кулачное право, которое быстро получило всенародное признание. Потом — вызов на поединок, дуэль. В Европу Божий суд пришел вместе с «германскими племенами» и был только у тюрков... Все это можно прочитать у Марко Поло или Рубрука. Но самым верным считалось испытание крестом. Истец и ответчик становились у креста с поднятыми руками, кто первым опускал руки, тот объявлялся виновным.
      Испытывали также освященным куском хлеба или сыра. Если кусок застревал в горле обвиняемого, тот обязан был признаться в преступлении... Был целый ритуал, который назывался «ордал» (прими сверху). Его и взяла на вооружение инквизиция, разумеется усложнив и доведя до кровавого конца, но ничего нового она не придумала. Лишь «усовершенствовала» старые приемы дознания, заменив испытание пытками.

      Инквизицией католики маскировали Европу. По-человечески их действия понятны и объяснимы. Европейские тюрки искали место под солнцем, чувствуя себя обладателями своей культуры. Их новое идеологическое оружие действовало безотказно. И чаша весов стала медленно клониться в сторону Запада... Он побеждал.
      Церкви надо молиться на то письмо хана Гуюка, в котором Восток отверг ее. Это письмо сделало Европу сильной! Ее уязвленная гордость заговорила во весь голос и заставила действовать.
Татары — братья, сознавали европейцы, но переселяться назад в их юрты они не спешили. Уходить от мягкого средиземноморского климата — тоже. В татарах они видели людей другой культуры, не европейской, другой природы, не средиземноморской. Значит, чужой! А в ней раздражало буквально все, даже ее правильность.
      Чужие братья? Конечно. Они отличались друг от друга, как принц и нищий. Но каждый думал, что принц — это он... Чтобы назваться народом, мало говорить на одном языке, мало быть похожими друг на друга, нужна общая культура, общие мысли, а их уже не было: дух Алтая, то есть вера в Бога Небесного, стараниями католиков и ариан за века стала частью культуры Европы.
      С изменениями, но стала!
      Однако это в Европе не замечал никто, настолько органично и цельно образ Бога вошел в быт Запада. Его принимали уже за достижение своей культуры. При инквизиции Алтай перестал быть Эдемом, раем, о нем европейцы помнили, но помнили как о далеком, сказочном, пришедшем из детства. А вот о языческом Риме не вспоминали, он давно им стал чужим... Не европейским!
Инквизиторы видели, в одном уязвим Запад, он сохранял языковые следы, которые зримо связывали с Алтаем, с тюрками. Требовалось изменить язык, придумать новый, что было несложно в гнетущей обстановке всеобщего страха. Как показала история народов, речь менее консервативна, чем принято думать. Достаточно двух-трех поколений и сотни-другой новых слов, чтобы появился диалект языка. А если язык искажать намеренно, то он еще быстрее становится не похожим на себя.
      Существует целая наука по запутыванию речи, созданию диалектов и сленгов. Даже школьники упражняются в ней, придумывая «язык», не понятный родителям.
      Это хорошо видно в современной России, где американские слова уже подменяют собой русские. Идет тот же процесс, что в средневековой Европе, рано или поздно он даст новый диалект русского языка... При Петре I так было с тюркским языком, его по воле политиков дополнили словами и выражениями из словаря финно-угорских и иных народов, чтобы получить желаемый славянский диалект тюркского языка.
      Опыт в этом деле наработан огромный, методики отлажены до совершенства, они начались при инквизиции для обновления «народной латыни», которую обогащали словами из других языков. Совершенство делу придали иезуиты, целый орден работал на Церковь, ему подчинялись десятки университетов и школ. Теперь лишь тонкое ухо уловит тюркские звуки в речи французов, германцев или англичан. А их немало.
      Еще один путь искоренения языковых следов — ввести новый язык, назвав его «языком света». Что опять же было в России, перешедшей при Петре на немецкий, потом на французский, чтобы отказаться от старого, тюркского... И эти «опыты» шли из Европы, от инквизиции, давшей удивляющее обилие диалектов в двух, по сути, базовых языках — в романском и германском. Тогда же, при инквизиции, появилась «классическая латынь», а много позже — эсперанто, искусственный язык с латинским алфавитом.
      Не потому ли из-за этих «опытов», француз теперь не понимает языка франков и бургундов, своих предков, а англичанин — языка бриттов и саксов?
      Не потому ли именно после инквизиции остались «бесхозные» литературные произведения? Например, сказки. Тот же Шарль Перро брал известные, но анонимные сюжеты, отсюда удивляющее сходство его сказок с алтайскими. Он сам так и называл их: «Сказки былых времен с поучениями».
      Видимо, этим же объясняется и удивительное сходство творений Шекспира с тюркским эпосом...
Первый удар инквизиции, как уже говорилось, пришелся на Южную Францию, она с IV века отличалась своей «тюркской» самобытностью. Особенно провинция Лангедок, где часто вспыхивали бунты, в 1242 году, например, там забили насмерть инквизиторов, чудаческий был край. Знали, бунт вызовет волну репрессий, а ничего поделать с собой не могли. Терпели. Проходило время, все начиналось вновь... Много крови впитала земля Лангедока. Стена там всегда шла на стену, вал на вал. Когда силы иссякали, «еретики» уходили в села, где пережидали инквизицию и все на свете. А Окситания, или Южная Франция, страна диалекта «ок», оставалась.

      1242 год был выбран не случайно, тогда у границ Италии стояли войска Батыя, с которым катары связывали особые надежды. Никогда их Церковь не была столь активна и сильна, как в тот год. Отважные южане сражались за религиозную свободу, но видели в ней свободу политическую. За независимый Лангедок, за свободную Окситанию отдавали они жизни, сжигая себя в 1243 году в замке Монсегюр, после поражения, связанного с позорным бегством Батыя из Европы.

      Правда, родной язык там назван «провансальским», родственным «каталонскому». Зато это все, чего добилась инквизиция. «Еретические» очаги во Франции были всюду — от севера до юга. Родной язык французы забывали, а дух свободы — нет. Он отличал их...
В Италии инквизиция свирепствовала в «тюркской» Ломбардии, там французский сценарий повторился почти целиком. После убийства слуг Церкви начинались гонения, и вновь спасала провинция... А в Венеции, «городе еретиков», руки инквизиторов были слишком короткими. Равно как в Неаполе, они ничего не сделали... Только посеяли страх. Но этот страх множили не костры инквизиторов, а слухи, которые распространяла Церковь, желавшая подавить народ, сделать его послушным.
      И на земле нынешней Германии «настоящей» инквизиции не знали, там все прошло по своему сценарию. В Гуннии, или Германо-Римской империи, агенты папы чувствовали себя неуверенно, им пришлось бы уничтожать всех подряд. Церковь ограничилась тонко спланированным отравлением Манфреда, сына императора Фридриха II. Последнего же наследника рода, шестнадцатилетнего Конрадина, внука Фридриха II, казнили на костре. Его сначала подвергли анафеме, назвав «ядовитым королишкой, потомком змеиного рода Гогенштауфенов». Сделал это с дозволения папы Карл Анжуйский, отомстивший за своих родственников, которых в свое время казнил Аттила. На костре инквизиции закончилась императорская эпопея последних каганов Европы.
      В Германии наступил период «Великого бескоролевья» (1256—1263), самые черные годы. Церковь утверждала принципы христианской теократии, что сродни новому крещению. Светская власть вела это темное дело, затеяв грандиозную гражданскую войну, вспыхнувшую после трагической смерти императора. Короли и антикороли годами истово дрались за власть, они и развалили Гуннию. На берегах Эльбы тюркская речь смолкла сама собой, «ересь» победила себя без помощи папы. А новая династия Габсбургов, с 1273 года захватившая престол, правила так, как велели нормы, учрежденные Римом.
      В Чехии инквизиция протекала вяло и поздно. Несколько устрашающих процессов, вот, пожалуй, и все. Самая яркая фигура — Ян Гус, ректор Пражского университета, удивленный «святой простотой» народа. Он выступил против торговли индульгенциями, отпускавшими верующим грехи за деньги, был сторонником за возвращение к принципам раннего христианства, то есть к алтайской традиции. Его сожгли... Всюду забывали прошлое по-своему. Часто сознательно подбрасывая хворост в костер.
      А на Балканах обернулось иначе, там инквизиция дала обратный эффект: христиане повернулись к исламу. Бесчисленные казни в Боснии принесли пугающий результат. Он и остановил Церковь, убоявшуюся, что Босния заразит Европу, все-таки едва ли не треть населения Запада тогда исповедовала ислам.
      Папа понял, что зашел далеко. И остановился.

      Что показательно, инквизиция не уничтожала всех «еретиков» подряд, Церковь стремилась не к этому, она упрятывала их, а они, словно острова в бушующем океане, скрывались под водой, оставаясь в Европе и указывая на то, что следы Великого переселения народов вечны. Никакая буря, никакой шторм не уничтожат их. В лучшем случае накроют водой. Спрячут.
Разумеется, оставались «еретики» среди духовенства, однако и они менялись вместе с прихожанами. То были тайные монахи и епископы, хранители древних знаний, которым предстояло заявить о себе в период Реформации. Не исчезли и общины, не принявшие порядков инквизиции, они назывались по-прежнему: богомилы, альбигойцы, катары, оливиты, эвхиты, иоахимиты. Упрямцы были против папы, против несправедливости, которая царствовала в Европе, им отрубали головы, их сжигали на кострах, а они жили. Не умирали. Как русские староверы, на которых с XVII века охотилась власть.
      К сожалению, понять психологию тех бесстрашных и упрямых людей вряд ли удастся. Их мера жизни была иной, не понятной современному человеку.
      Мало что осталось от них, удивлявших своими странностями. Их книги сожжены, об их философии судят по пересказам инквизиторов. Тем не менее время показало, «еретики» к концу Средних веков переродились, стали христианами, то есть настоящими европейцами. Это было великим достижением Церкви, вернее, достижением всей западной культуры, на которую работали многие, в том числе и король Франции Людовик Святой со своим главным инквизитором из катаров.
      Старые «ереси» таяли, словно снег весной. Они иссыхали, подобно дереву, лишенному влаги. По-своему объясняя зарождение мира, веря в переселение душ, «еретики» равняли Христа с Богом. Как остальные европейцы. Прошли терзавшие их предков сомнения в божественности Христа. Не отказывая традициям Алтая, они теперь не отрицали христианскую молитву, как таковую, но вкладывали в нее смысл, отличный от того, что вкладывала Римская церковь. Пусть.
Ересь порой состояла в том, что указывала на пороки католического духовенства, а не религии. Религию не трогали. И это, может быть, самая показательная победа Церкви, она консолидировала Запад. Не весь. В Европе остались мусульмане и евреи, но их век уже кончался, в 1480 году грянуло насильственное крещение — «новая инквизиция», которая окончательно сплотила Запад.
      Недовольные, конечно, остались и среди христиан, они будут всегда, однако эти люди не представляли собой в обществе ровным счетом ничего. Их, например, возмущали «слуги Божии», которые купались в роскоши и разврате. Блага, которыми пользовались епископы, — это доля Бога, достояние мертвых, помощь бедным, считали «еретики». С ними соглашались. Их возмущали порядки, которые несли инквизиторы, хорошо, папа и это принимал к сведению и прощал, потому что главное было достигнуто. «Еретики» вошли в христианскую Церковь, стали ее паствой... Им отвели место «семейного урода», едва ли не обязательного для любой приличной семьи.
Так преображалась Европа, искореняя прошлое, создавая настоящее.
      Кто-то из еретиков предавался нищенствованию, отказывался от «всего земного», как восточные дервиши, и это позволялось. Для них открыли специальный монашеский орден. Другие находили протест в философствовании, и их не неволили... В той мутной и спокойной среде, как в болоте, зарождался исток Реформации, которая в XVII веке приведет к расколу католичества.
Реформация — следствие инквизиции, спасшее алтайское инакомыслие европейцев.
      Протестанты, позже кальвинисты, англикане, баптисты, адвентисты, русские староверы в своих воззрениях, несомненно, были связаны с Алтаем, с его философской школой. Они хранили философию Востока, насколько позволяла их новая, европейская «упаковка». Вопреки сложившемуся мнению, среди еретиков встречались далеко не глупые люди, они искали свое, бунтарское место в новой культуре Запада, порой наивно подбирая христианское звучание деяниям тех или иных алтайских героев. Так, Эрлик стал Люцифером, Сатанаилом, а Ульгень — Христом, Сыном-Словом... На эту тему написаны книги, где видно, как теория и практика еретиков менялась во времени, от места действия, от подготовленности читательских умов. Каждый автор искал свой путь к ответу на «вечные» вопросы жизни. В их числе Вольтер, Гиббон, философы XVI — XVIII веков. Даже Лев Толстой.
      Недостатка в единомышленниках у них не было, потому что в инакомыслии на Западе всегда ощущалась потребность: Европа была великолепной губкой, готовой впитать любую ересь, лишь бы та была хорошо обоснована философски... Не в этом ли проявлялась ее тюркская натура, от которой ей никогда не избавиться? Новые религиозные течения отличали Запад и после инквизиции, там все осталось почти прежним, лишь акценты расставили иначе.
      Вера менялась вместе с людьми — незаметно.
      В той связи заслуживает внимания факт, который приводят едва ли не все серьезные историки: до инквизиции «еретики» имели тесные связи с Востоком, с Эдемом. Их духовная жизнь оживлялась оттуда. Это доказывает не столько существование понятного всем «божественного» языка, объединявшего единоверцев, сколько то, что проповедники Востока питали Запад идеями и духом. Питали на правах старшего, более опытного.
      Вспомним труды Августина по теологии. Или других «докторов Церкви», заложивших основы католичества. Самые первые святые Запада и есть посланники Алтая. В том нет малейшего преувеличения, христиане сами заявили: «Свет начинается с Востока». Фраза, ставшая их девизом на тысячелетия: Ex oriente lux. Это потом, чтобы скрыть тюркскую веру, Церковь назвала алтайских проповедников манихеями, «распространявшими зороастризм», что абсолютно не соответствует правде.
      Хотя доля истины в тех словах, возможно, и есть... Но при чем здесь Иран? Его духовная культура?
      Зороастризм и манихейство это все-таки разные религии, они отличаются друг от друга, как игра на кобызе от игры на виолончели, хотя то и другое — игра на струнном музыкальном инструменте. Их история началась на Среднем Востоке. Манихейство — разновидность алтайской веры в Тенгри, его, как уже здесь отмечалось, распространяли среди огнепоклонников, то есть зороастрийцев. Основатель учения, пророк Мани, родился в начале III века в тюркской семье, учился в Палестине, побывал на Алтае и в Индии. В его сознании удачно сочетались алтайские и иудейские знания, отсюда сходство манихейства с христианством и учением Тенгри. Но только внешнее сходство. Не более. К слову, за свое учение Мани, был распят в 277 году и назван Спасителем... Не отсюда ли появился сюжет Евангелия?!

      Вот слова самого Мани: «Тот, кто имеет свой храм на Западе, он и его паства никогда не достигнут Востока. Тот, кто выбрал себе паству на Востоке, никогда не достигнет Запада. Но моя надежда заключается в том, что мое учение пойдет и на Запад, и на Восток... Моя церковь распространится по всем городам, и мое благовестие затронет все страны».
      Так думал Мани и делал все, чтобы осуществить свою идею о вселенском учении... Собственно, эту идею вселенского учения и взяли католические епископы, проводя инквизицию. Слегка изменив, они положили ее в основу политики христианской Церкви, что позволяло им начать колонизацию Востока!

      Тему истока европейской «ереси» лучше все же начинать не с манихейства, а с истории несториан, самой загадочной «христианской секты». Ее появление связывают с IV веком, с константинопольским архиепископом Несторием, но вся пикантность ситуации в том, что «секта» благополучно существовала задолго до Нестория и христианства вообще. Она началась с прихода Аршакидов к власти в Парфии, потому что Аршакиды первые, кто свел Восток и Запад. Эти цари начали распространять Единобожие, а с ним тюркскую культуру за три века до новой эры.
      Очевидно, в то время ни христианство, ни манихейство существовать не могли.
      О несторианах известно немного. И вместе с тем, когда к власти пришли Сасаниды, они начали гонения на них, своих идейных противников, что привело к рассредоточению «секты» по Среднему и Ближнему Востоку, ее география привела к образованию Церкви несторианского толка. То есть духовного института, связанного с алтайским Единобожием.
      Видимо, в природе было что-то, позволившее христианам назвать эту древнюю Церковь христианской. Может быть, то, что при крещении там три раза погружали в воду? Может быть, равносторонний крест причина столь странного утверждения? А может быть, Иоанн-креститель, от которого, согласно Библии, принял веру Христос? Иоанн-креститель был именно из этой Церкви... Здесь явно есть о чем задуматься.
      Знакомство с несторианами, с их обрядами, с их философией и географией привело автора этих строк к мысли о них, как о людях алтайской «белой веры», которых в других литературных источниках называли «ханифами» или «тюрками». Ареал их расселения — «от Монголии до Индии и Цейлона, от Сирии до Китая», иначе говоря, территория Персии Ахеменидов и Парфии Аршакидов. Обряд — бесспорно алтайский, тот, на котором строилось Единобожие. Время появления — Великое переселение народов. Сходится все, даже язык службы.

      Правда, язык их богослужения принято называть сирийским, но... такого языка тогда не было. И слова «Сирия» тоже не было. Если быть точным, в древности говорили кирийский, то есть язык царя Кира, на нем евреи, познавшие тайны учения, написали свою Библию. Это был язык богослужения древнего мира.
      Евреи тот язык назвали арамейским, но новое название мало что объясняло: арамейские тексты не сохранились, видимо их просто не было в природе. А тюркские сохранились вполне, о чем рассказывалось выше, они, кроме того, известны по истории монастырей акимитов, где обитали несториане. Первый их монастырь построен на берегу Евфрата, потом он играл главенствующую роль в монофизитских спорах и нес в народ учение Тенгри.
      Иными словами, речь шла о языке, который фиксировала скоропись Ахеменидов, потом Аршакидов. То есть о тюркском языке. И то, что греки назвали его сирийским, вызывает лишь грустное сожаление. Известно же, «изменение одной буквы Священного Писания может означать уничтожение всего мира», записано в Талмуде.

      Среди несториан были разные толки, один из них — мандейский. Сюда входили «суббатеи» и «христиане святого Иоанна», они сохранились, что, собственно, и навело автора этих строк на столь неожиданные выводы. На древнетюркском языке «суббат» — «погружайся в воду», «манды» — «окунули», отсюда названия «суббатеи» и «мандеи». «Тармид» (так мандеи называют священников) — «сеятель», то есть учитель, выступающий в роли просветителя... Все это термины алтайской «белой веры».
      Главная их книга называется сидра-рабба (большая книга) или гинза (сокровище), это трансформированные за века тюркские слова. От «кызнак» — «сокровище», «казна». Или от «сыдра» — «выжимать», в смысле «говорить о сути». Отсюда, между прочим, и «сутра» в религиозной философии древней Индии... Продолжать можно дальше.
А вывод один. Терминология «ранних христиан» подозрительно тюркская. Вся. Причем то подтверждают данные из разных уголков Евразии, вроде бы абсолютно не связанных между собой, там звучало имя Тенгри. Только наличие странствующих проповедников объясняет это удивляющее единство. И верно, среди несториан были «елкессеи», от тюркского «странствующий» или «проповедник». Европа их назвала «гностиками»... Кажется, круг сомкнулся, не правда ли?

      Еще в IX веке мусульмане помнили фразу Всевышнего, не стесняясь, повторяли ее: «У меня есть войско, которое Я называю тюрками, и поселил на востоке; когда Я разгневаюсь на какой-либо народ, Я даю моему войску власть над этим народом». Прекрасные слова, на удивление точные. Их приводил в своих книгах великий ученый мусульманского мира Махмуд Кашгарский, в них вся история Великого переселения народов.
      Здесь и Апокалипсис, с которого началось крушение Римской империи. Здесь и Аттила, которого язычники называли Бич Божий. Здесь ислам, на который христиане смотрели как на кару Божию. Здесь сами тюрки, забывшие Тенгри: французы, англичане, скандинавы, немцы, русские... Ведь самой заметной жемчужиной в коронах десятков народов были как раз они, эти потерявшие себя дети Алтая.

      Выходит, еще до новой эры был центр Единобожия, он размещался на Востоке... А не отсюда ли воззрения катаров во Франции, которые неотличимы от воззрений суббатеев в Месопотамии? Не отсюда ли враждебное отношение к христианству ариан Скандинавии и мандеев Нижнего Евфрата?.. В том центре растили знания, мысли, учения, философию. И конечно, людей веры!
      Когда инквизиция ограничила передвижение алтайских проповедников по Европе, центр потерял свое влияние на Запад и «ересь» засохла, потому что засохла пуповина, которая связывала рожденное дитя с его матерью. Слов нет, в Европе тем эликсиром Востока наслаждались избранные. Самые изысканные ценители мудрости. Философы. Вот почему учение богомилов и катаров о Боге совпадало с тем, что знали на Алтае и в среде северных буддистов. Исток один! Он питал Восток, был традицией, с которой жили и католики, появившиеся на свет в IV веке.
      Возможно, причина откровенного неприятия христианами алтайской матери в том, что она ближе к Богу, головой касается Неба... Что, если теологические разногласия тут вовсе ни при чем? И дело в человеческой зависти? Судя по литературе, инквизиторов не отличала осведомленность в теории религии, они как мясники, работали не головой, руками.

      Шла борьба, жестокая, принципиальная, во всех странах Запада история хранит ее следы. И то, что победила Церковь, ни о чем не говорит. Историографы, подвластные папе, написали свою историю, но это всего лишь рассказ одного из участников событий. Здесь важно выслушать мнение другой стороны. А его нет...
      Решения Истории выносит Время. Не папа. К счастью, Церковь поняла это в ХХ веке и развела под собой костер совести. Папа римский Иоанн Павел II на рубеже третьего тысячелетия извинился за инквизицию, за сотворенную трагедию. Он, видимо, осознал, что на кострах горели не люди — культура средневековой Европы. Бесследно исчезали библиотеки потому, что были на тюркском языке.
      Однако исчезали ли они? Или только теряли хозяина?
      Те книги хранятся в Ватикане, на специальном хранении, оно зовется иезуитским. Сюда доступ имеют члены иезуитского ордена, правда, иногда заходят и нелегалы. Из любопытства. Часть книг переведена и издана на латыни, они — культурный пласт средневекового христианства.
      «Бесхозные» книги на непонятном языке есть во всех великих библиотеках мира, они не востребованы. Балласт... Среди них случайно открыли труд венгра Телегди — о тюрках Европы, книга издана в 1598 году. Она, видимо, последняя на эту тему.
      То даже не книга, а стон человека, у которого умирала родина: треть территории Дешт-и-Кипчака тогда навсегда перешла к Западу.

Литература

(основные источники)
[Абу-л-Гази]. Родословное древо тюрков // Соч. Абуль-Гази, хивинского хана. Казань, 1906.
Аджи М. Европа, тюрки, Великая Степь. М., 1998.
[Алибеков]. Адаты кумыков / Пер. Т.- Б. Бейбулатова; Запись М. Алибекова. Махачкала, 1927.
Артамонов М. И. История хазар. Л., 1962.
Бартольд В. В. Ислам // Сочинения. Т. VI. М., 1966.
Бартольд В. В. <Ислам на Черном море> // Там же.
Бартольд В. В. К вопросу о полумесяце как символе ислама // Там же.
Бартольд В. В. К вопросу о сабиях // Там же.
[Бартольд В. В.] Книга моего деда Коркута: Огузский героический эпос. Баку, 1999.
Бартольд В. В. Коран и море // Сочинения. Т. VI. М., 1966.
Бартольд В. В. Культура мусульманства // Там же.
Бартольд В. В. Мусульманский мир // Там же.
Бартольд В. В. Сабии и ханифы // Там же.
Бартольд В. В. Ориентировка первых мусульманских мечетей // Там же.
Баскаков Н. А. Русские фамилии тюркского происхождения. М., 1993.
Беликов Д. Христианство у готов. Вып. 1. Казань, 1887.
Беляев Л. А. Христианские древности. СПб., 2000.
Беовульф. Старшая Эдда. Песнь о нибелунгах. М., 1975.
Библия. Брюссель, 1983.
[Бируни] Абу Рейхан Бируни. Избранные произведения. Т. 1. Ташкент, 1957.
[Бируни] Абу Рейхан Бируни. Индия. М., 1995.
Блок М. Апология истории, или Ремесло историка. М., 1986.
Бутанаев В. Я. Хакасско-русский историко-этнографический словарь. Абакан, 1999.
Вебер Э. Руническое искусство. СПб., 2002.
«Великая хроника» о Польше, Руси и их соседях XI — XIII вв. М., 1987.
Вербицкий В. И. Алтайские инородцы. М., 1893. Репринт. Горно-Алтайск, 1993.
Виолле-ле-Дюк Э. Э. Жизнь и развлечения в Средние века. СПб., 1999.
Виолле-ле-Дюк Э. Э. Русское искусство: его источники, его составные элементы, его высшее развитие, его будущность. М., 1879.
Водов В. Рождение русского христианства: Обращение киевского князя Владимира и его последствия. XI — XIII вв. (Обзор концепции)// Русь между Востоком и Западом: культура и общество X — XVII вв.: К XVIII Международному конгрессу византинистов (Москва, 8 — 15 августа 1991 г.). Ч. I — III. М., 1991.
Гергей Е. История папства. М., 1996.
Гиббон Э. История упадка и разрушения Римской империи. Ч. I — VII. СПб., 1997 — 2000.
Голенищев-Кутузов И. Н. Средневековая латинская литература Италии. Сретенск, 2000.
Грант М. Римские императоры. М., 1998.
Гуревич А. Я. Культура и общество средневековой Европы глазами современников. М., 1989.
Гуревич А. Я. Походы викингов. М., 1966.
Даркевич В. П. Аргонавты средневековья. М., 1976.
Даркевич В. П. Художественный металл Востока (VIII — XIII вв.). М., 1976.
Дашков С. Б. Императоры Византии. М., 1997.
Дирингер Д. Алфавит. М., 1963.
Доклады Международного конгресса, посвященного тысячелетию христианства на Руси — Украине (Равенна, 1988 г.) // Русь между Востоком и Западом: культура и общество X — XVII вв.: К XVIII Международному конгрессу византинистов (Москва, 8 — 15 августа 1991 г.). Ч. I — III. М., 1991.
Древнерусские города в древнескандинавской письменности: Тексты, перевод, комментарий. М., 1987.
Древнетюркский словарь. Л., 1969.
Егер О. Всемирная история: В 4 т. Средние века. СПб., 1904. Репринт. М., 1999.
Заборов М. А. История крестовых походов в документах и материалах. М., 1977.
Заборов М. А. Крестоносцы на Востоке. М., 1980.
Задворный В. История римских пап. Т. I — II. М., 1995.
Ингстад Х. По следам Лейва Счастливого. Л., 1969.
Иностранцев К. А. К истории домусульманской культуры Средней Азии. Пг., 1917.
Иордан. О происхождении и деяниях гетов. Getica. СПб., 1995.
Исландские саги. Л., 1956.
Исландские саги. Ирландский эпос. М., 1973.
История Китая. М., 1998.
Кардини Ф. Истоки средневекового рыцарства. Сретенск, 2000.
Карамзин Н. М. История государства Российского. Т. I — ХII . СПб., 1842 — 1844. Репринт. М., 1988.
Каргер М. И. Древний Киев. Т. 1 — 2. М.; Л., 1958, 1961.
[Карпини] Иоанн де Плано Карпини. История Монгалов. СПб., 1911.
Кин М. Рыцарство. М., 2000.
Кирпичников А. И. Святой Георгий и Егорий Храбрый. СПб., 1879.
Климович Л. И. Книга о Коране, его происхождении и мифологии. М., 1988.
Ковальский Я. В. Папы и папство. М., 1991.
Концепция истории Древней Руси в синтезирующем труде немецких историков «Руководство по русской истории» // Русь между Востоком и Западом: культура и общество Х — ХVII вв.: К ХVIII Международному конгрессу византинистов (Москва, 8 — 15 августа 1991 г.). Ч. I — III. М., 1991.
Коран / Пер. И. Ю. Крачковского. М., 1963.
Крывелев И. А. История религий. Т. 1. М., 1975.
[Ландышев] Стефан Ландышев. Космология и феогония алтайцев язычников. Казань, 1886.
Лебедев А. П. История разделения Церквей в IX, X и XI веках. СПб., 1999.
Мадоль Ж. Альбигойская драма и судьбы Франции. М., 2000.
Матузова В. И. Английские средневековые источники IX — XIII вв.: Тексты, перевод, комментарий. М., 1979.
Мельникова Е. А. Меч и лира: Англосаксонское общество в истории и эпосе. М., 1987.
Мельникова Е. А. Древнескандинавские географические сочинения: Тексты, перевод, комментарий. М., 1986.
Мец А. Мусульманский Ренессанс. М., 1996.
Мифологический словарь. М., 1991.
Мурзаев Э. М. Тюркские географические названия. М., 1996.
Мюллер Л. Крещение Руси. Ранняя история христианства до 988. года. Фрагментарный перевод // Русь между Востоком и Западом: культура и общество Х — ХVII вв.: К ХVIII Международному конгрессу византинистов (Москва, 8 — 15 августа 1991 г.). Ч. I — III. М., 1991.
Народы мира: Историко-этнографический справочник. М., 1988.
Никитин А. Б. Христианство в Центральной Азии (древность и средневековье) // Восточный Туркестан и Средняя Азия. М., 1984.
Осокин Н. История альбигойцев и их времени. М., 2000.
Пайпс Р. Россия при старом режиме. М., 1993.
Пигулевская Н. В. Ближний Восток. Византия. Славяне. Л., 1976.
Пигулевская Н. В. Культура сирийцев в средние века. М., 1979.
Подскальский Г. Христианство и теологическая литература в Киевской Руси (988 — 1237): В честь 1000-летнего юбилея (988 — 1988) крещения св. Владимиром своего народа: (Анализ концепции) // Русь между Востоком и Западом: культура и общество X — XVII вв.: К XVIII Международному конгрессу византинистов (Москва, 8 — 15 августа 1991 г.). Ч. I — III. М., 1991.
[Поло] Марко Поло. Книга. М., 1955.
Поппэ А. Зарождение культа Бориса и Глеба: Фрагментарный перевод // Русь между Востоком и Западом: культура и общество X — XVII вв.: К XVIII Международному конгрессу византинистов (Москва, 8 — 15 августа 1991 г.). Ч. I — III. М., 1991.
Поппэ А. Политические причины крещения Руси. Византийско-русские отношения: Фрагментарный перевод // Русь между Востоком и Западом: культура и общество X — XVII вв.: К XVIII Международному конгрессу византинистов (Москва, 8 — 15 августа 1991 г.). Ч. I — III. М., 1991.
[Преловский]. Поэзия древних тюрков VI — XII веков / Пер. А. Преловского. М., 1993.
[Преловский]. Шаманские песнопения сибирских тюрков / Пер. А. Преловского. М., 1996.
Пти-Дютайи Ш. Феодальная монархия во Франции и в Англии X — XIII веков. СПб., 2001.
Райт В. Краткий очерк истории сирийской литературы. СПб., 1902
[Рубрук] Вильгельм де Рубрук. Путешествие в Восточные страны. СПб., 1911.
Русь и «степь»: Обзор работ Ч. Дж. Гальперина «Джордж Вернадский и евразийство», «Русь и Золотая Орда: монгольское влияние на русскую средневековую историю» // Русь между Востоком и Западом: культура и общество X — XVII вв.: К XVIII Международному конгрессу византинистов (Москва, 8 — 15 августа 1991 г.). Ч. I — III. М., 1991.
Смирнова О. И. Места домусульманских культов в Средней Азии (по материалам топонимики) // Страны и народы Востока. Вып. Х. М., 1971.
Стеблин-Каменский М. И. Мир саги. М., 1971.
Стеблин-Каменский М. И. Скальдическая поэзия // Поэзия скальдов. Л., 1979.
[Стурлусон] Снорри Стурлусон. Круг Земной. М., 1980.
Татищев В. Н. Собрание сочинений: В 8 т. (5 кн.): Т. 4: История Российская. М., 1964. Репринт. М., 1995.
[Тацит] Корнелий Тацит. О происхождении германцев и местоположении германцев // Сочинения: В 2 т. Т. I. СПб., 1993.
Тизенгаузен В. Г. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды: Извлечения из сочинений арабских. Т. I. СПб., 1884.
Тизенгаузен В. Г. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды: Извлечения из сочинений персидских авторов. Т. II. М.; Л., 1959.
Тысяча лет христианства в России: к тысячелетию крещения Киевской Руси: (По материалам Международного симпозиума в Тутцингене, 7 — 10 мая 1987 г.) // Русь между Востоком и Западом: культура и общество X — XVII вв.: К XVIII Международному конгрессу византинистов (Москва, 8 — 15 августа 1991 г.). Ч. I — III. М., 1991.
Тысячелетие крещения Руси: Международная церковная конференция «Богословие и духовность». Москва, 11 — 18 мая 1987 года. Т. 1 — 2. М., 1989.
Успенский Ф. И. История Византийской империи VI — IX вв. М., 1999.
Успенский Ф. И. История Византийской империи: Период Македонской династии (867 — 1057). М., 1997.
Хара-Даван Э. Чингис-хан как полководец и его наследие. Элиста, 1991.
Хёш Э. Культура восточных славян: Фрагментарный перевод // Русь между Востоком и Западом: культура и общество X — XVII вв.: К XVIII Международному конгрессу византинистов (Москва, 8 — 15 августа 1991 г.). Ч. I — III. М., 1991.
Христианство: Энциклопедический словарь. Т. 1 — 3. М., 1993 — 1995.
Цултэм Н.-О. Искусство Монголии с древнейших времен до начала ХХ века. М., 1986.
Чичуров И. С. Византийские исторические сочинения: «Хронография» Феофана, «Бревиарий» Никифора. М., 1980.
Шахматов А. А. Разыскания о древнейших русских летописных сводах. СПб., 1908.
Шахматов А. А. Древнейшие судьбы русского племени. Пг., 1919.
Эпос Северной Европы, пути эволюции / Под ред. Н. С. Чемоданова. М., 1989.
Эпоха крестовых походов. СПб., 1999.

	Мурад Аджи Тюрки и мир: сокровенная история.   Часть I Арйана Вэджа — Арийский Простор Часть II Под куполом Вечного  Синего Неба Часть III Под знаком креста и полумесяц Часть IV Московия и Россия