Смысл жизни, или как я стал тюркологом

Беседы с казахстанским читателем. Встреча первая.

Ваши книги в Казахстане читают с интересом, особенно сейчас, когда переиздана «Европа, тюрки, Великая Степь» и вышла в свет «Тюрки и мир: сокровенная история», о которой уже говорят и спорят. Однако всех наших читателей давно занимает вопрос – кто Вы? Как стали известным тюркологом?

О себе говорить всегда трудно, много скажешь, подумают, хвастает, мало – скромничает. За писателя говорят его книги. И сплетни, на которые щедры завистники. Самим своим существованием они подчеркивают удачу или неуспех книги, плохому же не завидуют!.. Но больше того, что я написал в своих книгах, рассказать о себе не смогу, там весь я, от первой до последней строки. Пусть читатель обо всем судит сам.

Желающие могут узнать мою родословную из «Мы – из рода половецкого», книжка показательна, ибо начал ее с вопросов: «Кто есть я? Что есть мои корни?» Она вроде автобиографии потерявшего себя тюрка, который словно просыпается от долгого сна и открывает просторы тюркского мира.

Собственно, с этих вопросов и открытий началась в 1991 году серия моих книг на тюркскую тему, мне показалось, что подобные вопросы волнуют не только меня. И не только тюрков. Исследовать себя полезно всем народам, всем важно понять, откуда мы, куда идем. Понять себя!.. Разумеется, о будущих книгах я не думал. Ведь я родился и вырос в Москве, где в силу не известных мне в детстве причин родители никогда не говорили о нашей семье, о ее прошлом, о дедушках. Мы жили чисто по-русски, как все в этом огромном интернациональном городе. Время было такое, скрытное, лукавое.

После восьмого класса из-за нужды пошел работать на завод «Станколит» учеником токаря, вечером учился в школе рабочей молодежи, занимался спортом. Это – мое детство. Оно прошло в Марьиной роще, в самом бандитском районе Москвы, где избежать тюрьмы мало кому удавалось, каждый день надо было драться за себя, за друзей, иначе попадешь в шайку, и тебя заставят прислуживать или воровать. Привод в милицию – обычное дело.

Там, в детстве, было два полярных мира – мы и они. Эти враждующие миры окружают меня всю жизнь, такова она, моя воровская Москва, хотя я давно уже не живу в Марьиной роще.

Когда окончил школу, узнал, что я кумык и что это очень плохо. Хуже, чем вор. Меня не взяли в престижный институт из-за «плохой» национальности, хотя вступительные экзамены сдал прилично и проходил по конкурсу. То был хороший урок, поучительный... Жизнь делала меня «тюркологом», но я противился. Поступил на вечернее отделение МГУ, закончил географический факультет и там же целевую аспирантуру. За время учебы получил еще несколько хороших уроков: каждый был ударом в одну и ту же точку, каждый служил свою службу... Особенно последний, когда «за просто так» меня чуть не лишили диссертации, оппоненты не брезговали ничем, действовали, как лагерные... Спасибо тебе, Москва, за учебу, я не в обиде.

Теперь понимаю, это Всевышний оберегал от соблазнов, проверял на стойкость, не давал озлобиться. В научной работе я специализировался на моделировании процессов освоения Сибири и Севера, почему, ответить не смогу, может быть, мода, может быть, Судьба. Словом, на родину предков я «шел» не сам: о древних тюрках тогда мало кто знал, все говорили о новостройках Сибири. Чуть было не уехал туда.

До аспирантуры я работал в комсомоле и не увлечься Сибирью не мог. Впрочем, не исключено, причина – в моей жене, которая родом из Караганды, она приехала в Москву из Магадана, где жила с родителями, и мы много говорили о Сибири. Однако и «по комсомольской линии» я далеко не ушел, опять «плохая» национальность. Нашему секретарю райкома объявили выговор за неправильный подбор кадров, то есть за меня. На бюро горкома меня долго не утверждали в должности, так что о продвижении по службе можно было и не мечтать... То был еще один мой шаг к «тюркологии», к ней подталкивала жизнь: в конце концов, я должен же был понять, за что ненавидят тюрков?

Что плохого дали мы людям?

Десятилетиями Москва делала из меня «тюрколога». Правда, один раз не утерпел, взорвался, когда не позволили защитить докторскую диссертацию, пять лет издевались. Я бросил все и стал профессиональным журналистом, благо писать любил. Появилось желанное чувство свободы, но в Союз журналистов меня не приняли, хотя было три или четыре сотни публикаций в центральной прессе и за границей, зато взяли в журнал «Вокруг света», научным редактором, вернее разъездным корреспондентом. На очень интересную работу – в горячие точки. Я видел расстрелянный Баку, потом видел, как осетины жгли дома ингушей в Пригородном районе, потом Чечню во всех ее печальных видах… Многое посмотрел.

Опять же спасибо тебе, Москва, ты учила уму-разуму, дала возможность ездить, копаться в архивах, встречаться с интересными людьми, копить знания и крепнуть духом. Легче стало, когда узнал, что означает моя фамилия, то было первое познание в серьезной тюркологии: я понял, нам нечего бояться, тюрки ничего дурного не делали! Никого не предавали.

Отступить или бросить я уже не имел права, фамилия обязывала стать не просто тюркологом, а «пантюркистом».

Действительно, Вас обвиняют в пантюркизме? Кто? Почему?

Это свое прозвище впервые услышал в редакции «Вокруг света», когда написал очерк о кумыках, потом о карачаевцах. Но что такое «пантюркизм» мне никто не сумел объяснить. Ярлык, который в советское время приклеивали за инакомыслие, в эпоху демократических перемен жил по-прежнему. Ничего не менялось в сознании людей.

И чем злой пантюркизм отличается от доброго панславизма, тоже никто из нас не знает. Удобный идеологический ярлык, его цепляют любому, кто освещает тюркскую культуру и историю не по московским правилам... Любить свой народ, разве это плохо? Писать о нем? Плохо? Ну, что поделать, если я родился тюрком от тюрка, значит, быть мне «пантюркистом», как негру – негром. Сам не захочу, Москва им сделает. Не любить свой народ я не умею, и не писать о нем не могу... Негр же не виноват, что родился черным?

Однако ярлык есть ярлык. За «пантюркизм» меня уволили из редакции «Вокруг света», когда вышла книжечка «Мы – из рода половецкого!», на ней закончилась моя журналистская карьера, началась писательская. Вернее, осталась писательская, все-таки за спиной лежали два десятка книг и брошюр, написанных в разные годы. Я был волен, как ветер, взял псевдонимом нашу родовую фамилию – Аджи, которую носили мой дед и прадед, вместо навязанной нам «Аджиев»... Журналиста и писателя Н. М. Карамзина в должность российского историка возвели царским указом, а меня – приказом об увольнении из «Вокруг света».

Конечно, можно было побороться, суд восстановит в должности, уверял адвокат. Но ходить по судам безработному тюрку скучно, куда интереснее написать «Полынь Половецкого поля». Терять же нечего, все отняли. Дети выросли, мне многого не надо, я привык к скромной, аскетической жизни. Кроме авторучки, у меня и нет ничего.

Так научная работа в области социальной и исторической географии, преподавательская деятельность в вузе, журналистская практика, даже дворовые драки детства, дали мне тот духовный капитал, который помог стать известным тюркским историком. И я не жалею об этом.

Вы были знакомы с Л. Н. Гумилевым? И вообще, чьим учеником Вы являетесь?

Лекции Гумилева я слушал, когда он выступал в Москве, в Доме культуры одного секретного научного института, но близкого знакомства с ним, конечно, не было. Своим учителем считаю Василия Федотовича Бурханова, он научил меня главному – сражаться и держать удар. Удивительно стойкий был человек. Не знание, а сила духа была для него главным. Это был по крови благородный тюрк.

Пять орденов Ленина получил человек! И за каждым орденом свой подвиг... К Гумилеву у меня иное отношение, не столь возвышенное, да, он много сделал, но оценивать его вклад в науку будет Время. Не люди. По-моему, он неполно осветил место тюрков в развитии мировой цивилизации, их роль в становлении славянских и других народов, иные принципиальные вопросы оставил вне поля зрения. Однако осуждать его было бы нечестно, он дал ровно столько, сколько ему позволила цензура. И генералы от науки.

В трудное время работал он. Ныне все по-другому, и сказать разрешено больше. Поэтому я не люблю, когда меня сравнивают с Гумилевым или называют его учеником, это не так. Я есть я, и ни под кого подстраиваться не буду: живу, как тюрк, мой предок, зарабатывая кусок хлеба насущного свободным трудом, пишу, как предки, не думая о цензорах и столоначальниках, от которых был зависимым Гумилев. Ему платила власть, а я сам себе плачу то, что посылает Небо. Мы принципиально разные люди, и от этого не отмахнуться. Для него «тюрки» – предмет науки, для меня – мои предки.

Человек человеку волк, правило современной жизни, никто тебе не должен, потому что ты никому не нужен, учит жизнь. Только в одиночку. Иначе продадут... Поэтому сам пишу, сам издаю, сам продаю, сам читаю. И сам страдаю... Кто достоин, тот помогает, это дело его чести: деньги же принадлежат не человеку, а Тенгри, говорили предки. И были абсолютно правы. Всевышний  решает в этом мире.

Вы раньше называли казахский народ великим, а Казахстану предрекали большое будущее. Что это был, комплимент?

Казахстан мог стать великим, если бы, получив независимость, вернул древнее имя своей страны – Дешт-и-Кипчак, а с именем – культуру предков, их память.

Он напомнил бы миру о нашей Родине, о единой тюркской державе, которую растерзали на куски, превратив в десятки беспамятных государств-колоний. Именно это, на мой взгляд, духовно объединило бы казахов, русских, украинцев, немцев и другие народы Казахстана в единый народ, каковым они, собственно, и являются. Вы могли стать примером для нового мира XXI века. Таким образом, восторжествовала бы историческая правда и забытое степное братство. Вы вернули бы нам, тюркам, память и дух предков. А с ним – надежду.

Я думал, так будет. Но этого не случилось – вы десять лет мечетесь туда-сюда, словно караванбаши, потерявший сокровище. Суеты много, а караван стоит на месте. У вас нет будущего, потому что вы отвернулись от своего прошлого. Вы предали предков... Казахстан, как известно, появился на карте в XVIII веке, как колония России, о чем ему говорить, о какой истории? На что претендовать? И кто на него теперь, после всего случившегося, вообще станет смотреть?

Когда у страны, вчерашней колонии, нет национальной идеи, она безлика, как выцветший цветок, и мне не интересна.

Вы считаете себя миссионером? Или посланником?

Не тем и не другим. Не знаю, кто это. Освещающий дорогу слепому? Или поющий гимны глухому? Миссионер – сеятель истины. Однако посеянное мною легло на камни и всходов не дало, души тюрков окаменели за годы рабства, мои зерна склевывают птицы. В этом я убедился после написания восьми книг, которые остались будто не замеченными: за двенадцать лет ни одну серьезно не обсудили, ни на одну не было квалифицированной рецензии, никто не задал умных вопросов, официальная наука откровенно игнорирует меня и поставленные вопросы. Загляните в Интернет, и все станет ясно.

Как только там ни обзывают меня, но сами работы опровергнуть не могут. Ерничают, и тем тешатся. Пусть.

Да, наши тюркологи и кипчаковеды не потчуют Вас, это известно, они говорят, что М. Аджи грамотно раскручен. Это правда?

Сущая. Восемь книг за двенадцать лет, да еще таких громких. Если бы кто-то столько же крутился, наверняка, раскрутил бы себя. Здесь рецепт простой – работай, не надеясь на доброго дядю. Зарабатывай деньги, пиши и издавай сам… А если честно, то у меня опускаются руки, нет, точно, я не миссионер. Бью лбом стену официальной науки, а пробить не могу, значит, мои книги не нужны? Или идея возрождения тюркской культуры не нужна нынешней власти? Одно из двух, третьего не дано.

Если бы не редкие письма от простых людей, особенно молодежи, честное слово, давно бы сломал авторучку. Порой становится тошно от тех, кто много наобещал, а теперь, кроме пачек долларов в швейцарском банке, ничего не видят, но называют себя тюркскими политиками.

У нас среди интеллигенции модно демонстрировать эрудицию по тюркологии, прочитав или пролистав Ваши книги, например, репликами об Алтае, стременах, седле и т. д. Эти откровения Ваши или на них есть источник?

Конечно, есть источник. Поймите, если я позволю себе одну единую вольность в книге, не сносить мне больше головы. Кругом же столько «доброжелателей», под микроскопом смотрящих на мои строчки. Сомнительную информацию отвергаю. Только проверенную. Поэтому и придраться к моим работам трудно. Я работаю с книгами, признанными мировой наукой, на моем рабочем столе нет придворной российской или казахской истории. Это и задевает «высокопоставленных» историков.

По-моему, авторитет в науке завоевывается не креслом, не приказом, а именем.

О тех же стременах, например, или седлах у тюрков я впервые узнал из работ С. И. Руденко, он копал на Алтае и ни разу не использовал термин «тюрк». Цензура! Ученый выпустил солидные монографии по археологии, но защититься смог только по разделу «технические науки»: он не принадлежал к правящему клану и не захотел фальсифицировать историю на московский манер.

Лучше Руденко, по-моему, археолога нет. Но расшифровать возраст его находок можно, лишь читая, например, «Историю Китая», изданную МГУ. Вот цитата со страницы 78: «С IV в. до н. э. северное царство Чжао переняло у соседей-кочевников (то есть тюрков. – М. А.) их форму одежды (штаны для воинов) и по их примеру стало использовать лошадей для езды верхом, применяя необходимые для этого седла, стремена и т. п.»

Так кто придумал стремена и седла? Китайцы, написано в «московской» истории. И таких примеров сотни... Историю изучал я не по Карамзину, и уж не по Рыбакову, а по Эдуарду Гиббону, англичанину, лучше которого о Средневековье не сказал никто. Но и его необходимо было сверять с тем же Тацитом или Иорданом.

На моем рабочем столе перебывали сотни книг. Скажем, чтобы написать «Тюрки и мир: сокровенная история», проанализировал полторы их тысячи, список основных из них прилагается к каждой главе. География – наука аналитическая, точная, используя ее методику, я пришел к выводам, для «официальных» историков малоубедительным, как говаривал о моих книгах О. Сулейменов... Что тут скажешь? Ничего.

Надумаю защитить диссертацию, сделаю это через сорок лет, когда в тюрках, как когда-то в евреях, угаснет дух раба. До тех пор буду водить вас по пустыне. Мне как раз будет сто лет.

Казахстан. Ноябрь 2004 г.

	Забытая родина День, которого не было Где начало Европы? Кто убил русского царя? Травля продолжается, или Материал для судебного иска. Тайна библиотеки Ивана Грозного. Русь и славянство. Зачем крестили Русь? Куда приплыл ковчег Ноя? Кто откроет Ворота Джора? Плач по Кавказской Албании «Эту книгу не надо читать тому, кто…» На каком же языке мы говорим? МОЙ ХАДЖИ-МУРАТ Когда Албания была кавказской… В тени Ивана Грозного В вине ли истина? В вине! В «темные века» с прибором ночного видения Забывая Кавказскую Албанию Благодарность Мурада Аджи Великое переселение народов Мурад Аджи о своих сокровищах К людям, чья душа наполнена Небом. Беседы с дагестанским читателем Легко ли быть независимым? Встреча первая. Легко ли быть независимым? Встреча вторая. Беседы с азербайджанским читателем «Мы говорили на одном языке…». Встреча первая. «Читайте Мурада Аджи…» Встреча вторая. Беседы с казахстанским читателем Смысл жизни, или как я стал тюркологом. Встреча первая. «География – наука аналитическая…» Встреча вторая. «Книги по истории не пишутся за четыре месяца…». Встреча третья. «Я мечтаю о Справедливости…» Встреча четвертая. «Ни небо, ни земля не разверзались…» Встреча пятая. Беседы с татарстанским читателем Бескрылая Казань. Встреча первая Моя горькая-горькая «фолк-хистори». Встреча вторая. Как исчезали татары в России. Встреча третья. "Мне стыдно за слона, который живет в Казани". Встреча четвертая. «Ты выбрал для себя, как смертный жребий, Зло…» Встреча пятая.